Въ сторонѣ отъ дороги, подъ дубомъ,
Подъ лучами палящими спитъ
Въ зипунишкѣ, заштопанномъ грубо,
Старый нищій, сѣдой инвалидъ;
Изнемогъ онъ отъ дальней дороги
И прилегъ подъ межой отдохнуть…
Солнце жжетъ истомленныя ноги,
Обнаженную шею и грудь…
Видно, слишкомъ нужда одолѣла,
Видно, негдѣ пріюта сыскать,
И судьба безпощадно велѣла
Со слезами по окнамъ стонать…
Не увидишь такого въ столицѣ:
Тутъ ужъ впрямь истомленный нуждой!
За желѣзной рѣшеткой въ темницѣ
Рѣдко виденъ страдалецъ такой.
Въ долгій вѣкъ свой немало онъ силы
За тяжелой работой убилъ,
Но, должно-быть, у края могилы
Ужъ не стало хватать ему силъ.
Онъ идетъ изъ селенья въ селенье,
А мольбу чуть лепечетъ языкъ,
Смерть близка ужъ, но много мученья
Перетерпитъ несчастный старикъ.
Онъ заснулъ… А потомъ со стенаньемъ
Христа ради проси и проси…
Грустно видѣлъ, какъ много страданья
И тоски и нужды на Руси!
1886.
В стороне от дороги, под дубом,
Под лучами палящими спит
В зипунишке, заштопанном грубо,
Старый нищий, седой инвалид;
Изнемог он от дальней дороги
И прилег под межой отдохнуть…
Солнце жжет истомленные ноги,
Обнаженную шею и грудь…
Видно, слишком нужда одолела,
Видно, негде приюта сыскать,
И судьба беспощадно велела
Со слезами по окнам стонать…
Не увидишь такого в столице:
Тут уж впрямь истомленный нуждой!
За железной решеткой в темнице
Редко виден страдалец такой.
В долгий век свой немало он силы
За тяжелой работой убил,
Но, должно быть, у края могилы
Уж не стало хватать ему сил.
Он идет из селенья в селенье,
А мольбу чуть лепечет язык,
Смерть близка уж, но много мученья
Перетерпит несчастный старик.
Он заснул… А потом со стенаньем
Христа ради проси и проси…
Грустно видел, как много страданья
И тоски и нужды на Руси!
1886.
Въ блескѣ огней, за зеркальными стеклами
Пышно цвѣтутъ дорогіе цвѣты,
Нѣжны и сладки ихъ тонкіе запахи,
Листья и стебли полны красоты.
В блеске огней, за зеркальными стеклами
Пышно цветут дорогие цветы,
Нежны и сладки их тонкие запахи,
Листья и стебли полны красоты.
