свое покровительство, подбѣжала къ нему съ самой дружеской улыбкой.
— Пожалуйста, сыграйте намъ польку.
Азагаровъ заигралъ, и передъ его глазами закружились бѣлыя, голубыя и розовыя платьица, короткія юбочки, изъ-подъ которыхъ быстро мелькали бѣлые кружевные панталончики, русыя и черныя головки въ шапочкахъ изъ папиросной бумаги. Играя, онъ машинально прислушивался къ равномѣрному шарканью множества ногъ подъ тактъ его музыки, какъ вдругъ необычайное волненіе, пробѣжавшее по всей залѣ, заставило его повернуть голову ко входнымъ дверямъ.
Не переставая играть, онъ увидѣлъ, какъ въ залу вошелъ пожилой господинъ, къ которому, точно по волшебству, приковались глаза всѣхъ присутствующихъ. Вошедшій былъ немного выше средняго роста и довольно широкъ въ кости, но не полнъ. Держался онъ съ такой изящной, неуловимо-небрежной и въ то же время величавой простотой, которая свойственна только людямъ большого свѣта. Сразу было видно, что этотъ человѣкъ привыкъ чувствовать себя одинаково свободно и въ маленькой гостиной, и передъ тысячной толпой, и въ залахъ королевскихъ дворцовъ. Всего замѣчательнѣе было его лицо,—одно изъ тѣхъ лицъ, которыя запечатлѣваются въ памяти на всю жизнь съ перваго взгляда: большой четырехугольный лобъ былъ изборожденъ суровыми, почти гнѣвными морщинами; глаза, глубоко сидѣвшіе въ орбитахъ, съ повисшими надъ ними складками верхнихъ вѣкъ, смотрѣли тяжело, утомленно и недовольно; узкія бритыя губы были энергично и крѣпко сжаты, указывая на желѣзную волю въ характерѣ незнакомца, а нижняя челюсть, сильно выдвинувшаяся впередъ и твердо обрисованная, придавала физіономіи отпечатокъ властности и упорства. Общее впечатлѣніе довершала длинная грива гу-
