Заиграла музыка, и назойливые посѣтители одинъ за другимъ вышли изъ уборной. Остался только докторъ Луховицынъ. Онъ взялъ руку Арбузова, нащупалъ пульсъ и покачалъ головой.
— Вамъ теперь бороться — чистое безуміе. Пульсъ какъ молотокъ, и руки совсѣмъ холодныя. Поглядите въ зеркало, какъ у васъ расширены зрачки.
Арбузовъ взглянулъ въ маленькое наклонное зеркало, стоявшее на столѣ, и увидѣлъ показавшееся ему незнакомымъ, большое, блѣдное, равнодушное лицо.
— Ну, все равно, докторъ, — сказалъ онъ лѣниво и, поставивъ ногу на свободный стулъ, сталъ тщательно обматывать вокругъ икры тонкіе ремни отъ туфли.
Кто-то, пробѣгая быстро по коридору, крикнулъ поочередно въ двери обѣихъ уборныхъ:
— Monsieur Реберъ, monsieur Арбузовъ, на манежъ!
Непобѣдимая истома вдругъ охватила тѣло Арбузова, и ему захотѣлось долго и сладко, какъ передъ сномъ, тянуться руками и спиной. Въ углу уборной были навалены большой безпорядочной кучей черкесскіе костюмы для пантомимы III-го отдѣленія. Глядя на этотъ хламъ, Арбузовъ подумалъ, что нѣтъ ничего лучше въ мірѣ, какъ забраться туда, улечься поуютнѣе и зарыться съ головой въ теплыя, мягкія одежды.
— Надо итти, — сказалъ онъ, подымаясь со вздохомъ. — Докторъ, вы знаете, что̀ такое бумерангъ?
— Бумерангъ? — съ удивленіемъ переспросилъ докторъ. — Это, кажется, такой особенный инструментъ, которымъ австралійцы бьютъ попугаевъ. А впрочемъ, можетъ-быть, вовсе и не попугаевъ… Такъ въ чемъ же дѣло?
— Просто вспомнилось… Ну, пойдемте, докторъ.
У занавѣса въ дощатомъ широкомъ проходѣ тѣснились завсегдатаи цирка — артисты, служащіе и конюхи;