слишкомъ около г-жи Сулакадзи. Еще при жизни покойника я разсматривалъ книжныя его сокровища, кои графъ Толстой намѣревался тогда купить. Не припомню тамъ списка Курбскаго, но поддѣлки и приправки, впрочемъ весьма неискусныя, на большей части рукописей и теперь еще мнѣ памятны. Тогда не трудно было морочить»[1]
Сулакадзевъ былъ наиболѣе извѣстный изъ поддѣльщиковъ древнихъ рукописей. Гимнъ, приведенный Державинымъ, и древній текстъ, приведенный у игумена Дамаскина, достаточно показываютъ явную и крайне неумѣлую поддѣлку.
Чѣмъ же руководился поддѣльщикъ и съ какой цѣлью производилъ онъ свои издѣлія? Мы не имѣемъ свѣдѣній о томъ, были ли у него только промышленныя соображенія или была та страсть къ фальсификаціи, которая — не въ одномъ этомъ примѣрѣ — дѣйствовала сама по себѣ какъ потребность фантазіи. Относительно упомянутыхъ поддѣлокъ Сулакадзевъ, очевидно, руководился тѣми представленіями о славяно-русской древности, какія господствовали въ его время. Если Державинъ въ своемъ «Разсужденіи о лирической поэзіи» говорилъ, напримѣръ, что «гимны содержали въ себѣ часть религіи и нравоученія; они пѣвались при Богослуженіи, ими объясняемы были оракулы, возвѣщаемы законоположенія, преподаваемы, до изобрѣтенія письменъ, славныя дѣла потомству» и проч., то это были тѣ представленія о древней поэзіи, какія вообще были тогда распространены, и съ такими же представленіями Сулакадзевъ сочинялъ свой Бояновъ гимнъ. Тѣ же общія представленія обнаруживаются у Державина, когда онъ помѣшаетъ въ Новгородѣ скальдовъ, признаетъ въ древней Руси руны, или у Евгенія Болховитинова, когда онъ въ былинахъ Кирши Данилова замѣчаетъ «порывы сѣверной скавдинавской лирической поэзіи», — и такимъ же образомъ Сулакадзевъ помѣщаетъ въ своемъ гимнѣ Одина.
- ↑ «Жизнь и труды Строева», Н. Барсукова. Спб. 1878, стр. 287—239.
слишком около г-жи Сулакадзи. Еще при жизни покойника я рассматривал книжные его сокровища, кои граф Толстой намеревался тогда купить. Не припомню там списка Курбского, но подделки и приправки, впрочем весьма неискусные, на большей части рукописей и теперь еще мне памятны. Тогда не трудно было морочить»[1]
Сулакадзев был наиболее известный из поддельщиков древних рукописей. Гимн, приведенный Державиным, и древний текст, приведенный у игумена Дамаскина, достаточно показывают явную и крайне неумелую подделку.
Чем же руководился поддельщик и с какой целью производил он свои изделия? Мы не имеем сведений о том, были ли у него только промышленные соображения или была та страсть к фальсификации, которая — не в одном этом примере — действовала сама по себе как потребность фантазии. Относительно упомянутых подделок Сулакадзев, очевидно, руководился теми представлениями о славяно-русской древности, какие господствовали в его время. Если Державин в своем «Рассуждении о лирической поэзии» говорил, например, что «гимны содержали в себе часть религии и нравоучения; они певались при Богослужении, ими объясняемы были оракулы, возвещаемы законоположения, преподаваемы, до изобретения письмен, славные дела потомству» и проч., то это были те представления о древней поэзии, какие вообще были тогда распространены, и с такими же представлениями Сулакадзев сочинял свой Боянов гимн. Те же общие представления обнаруживаются у Державина, когда он помешает в Новгороде скальдов, признает в древней Руси руны, или у Евгения Болховитинова, когда он в былинах Кирши Данилова замечает «порывы северной скавдинавской лирической поэзии», — и таким же образом Сулакадзев помещает в своем гимне Одина.
- ↑ «Жизнь и труды Строева», Н. Барсукова. Спб. 1878, стр. 287—239.
