Затѣмъ протекло довольно времени, покамѣстъ я снова вспомнилъ о Тадеушѣ. Кажется близъ 1858 года переведены были мною еще два отрывка: „Садъ Соплицы“ и „Графъ въ замкѣ“ (пѣснь II) — и напечатаны въ Русскомъ вѣстникѣ, уже какъ переводы изъ Мицкевича. Но дальше не пошло.
Въ началѣ 1860 г., проѣзжая черезъ Тамбовъ, я долженъ былъ остановиться тамъ по одному обстоятельству мѣсяца на два. Судьба помѣстила меня въ глухомъ переулкѣ безъ мостовой. Кругомъ была тишина невѣроятная. Не гремѣли экипажи, не слышалось никакой стукотни, криковъ, шумнаго говору. Знакомые заглядывали ко мнѣ рѣдко. Я страшно скучалъ первые дни, но потомъ вспомнилъ, что у меня въ чемоданѣ лежитѣ Мицкевичъ — маленькое парижское изданіе, 1841 года. Я взялъ Тадеуша и прочелъ во второй разъ, съ бо̀льшимъ наслажденіемъ, чѣмъ въ первый. Для меня открылись новыя, невѣдомыя дотолѣ красоты поэмы. Тихая моя комната какъ-бы наполнилась очаровательными звуками. Какъ нѣкогда Авторъ при творчествѣ: „я жилъ въ Литвѣ, въ ея лѣсахъ, корчмахъ, со шляхтой, съ жидами“[1]. Образы, созданные Мицкевичемъ, картины литовской природы стали проситься подъ русское перо. Я началъ передавать поэму, стихъ за стихомъ, съ самаго начала. Иное давалось легко, иное съ трудомъ, а съ инымъ я вовсе не могъ
- ↑ Письмо Мицкевича въ Одынцу отъ 23 мая н. ст. 1833.
Затем протекло довольно времени, покамест я снова вспомнил о Тадеуше. Кажется близ 1858 года переведены были мною ещё два отрывка: „Сад Соплицы“ и „Граф в замке“ (песнь II) — и напечатаны в Русском вестнике, уже как переводы из Мицкевича. Но дальше не пошло.
В начале 1860 г., проезжая через Тамбов, я должен был остановиться там по одному обстоятельству месяца на два. Судьба поместила меня в глухом переулке без мостовой. Кругом была тишина невероятная. Не гремели экипажи, не слышалось никакой стукотни, криков, шумного говору. Знакомые заглядывали ко мне редко. Я страшно скучал первые дни, но потом вспомнил, что у меня в чемодане лежит Мицкевич — маленькое парижское издание, 1841 года. Я взял Тадеуша и прочёл во второй раз, с бо̀льшим наслаждением, чем в первый. Для меня открылись новые, неведомые дотоле красоты поэмы. Тихая моя комната как бы наполнилась очаровательными звуками. Как некогда Автор при творчестве: „я жил в Литве, в её лесах, корчмах, со шляхтой, с жидами“[1]. Образы, созданные Мицкевичем, картины литовской природы стали проситься под русское перо. Я начал передавать поэму, стих за стихом, с самого начала. Иное давалось легко, иное с трудом, а с иным я вовсе не мог
- ↑ Письмо Мицкевича в Одынцу от 23 мая н. ст. 1833.
