обращался с просьбами о назначении, эти записки мы все получали и, бывало, друг другу показывали, но никаких назначений не было. А в последнее время, действительно, потому что новые люди были…
Председатель. — Вы изложили свой политический взгляд, которого вы держались и в бытность вашу министром внутренних дел и после, в связи с кружками. Вы сказали, что вы стояли за единую правую политику; во время отсутствия политики, вы стояли за единое правое министерство. Но как вы, отстаивая эти взгляды, относились к тому, что вся страна, — а вы говорили, что было правление большинства, — что вся страна этого не хочет, что вся страна считает это невозможным? С другой стороны — как вы относились к тому, что проводило правительство? Вам хотелось вести систематическую правую политику, вразрез со страной, в тот момент, когда страна, а не кучка министров, вела колоссальную войну. Как вы, министр внутренних дел и член государственного совета, относились к этим вопросам?
Маклаков. Относительно этих вопросов, именно в начале войны, тут был известного рода перелом, не только в моих собственных взглядах.....
Председатель. — Я говорю не про начало войны, а про течение войны вплоть до последних моментов. Мы бросили факты и обратились в область ваших взглядов, как государственного деятеля, ибо министр внутренних дел и член государственного совета, является государственным деятелем.
Маклаков. — С самого начала моего вступления, как я вам уже докладывал, я все думал, что страна совсем не выражается в настроениях, которые всегда набегали в Петроград. Я думал, что все то, что волнует верхи, не касается большинства России; не городов, а массы, 90% населения. Это — по первоначальной моей службе; а потом, в начале войны, уже весь совет министров значительно изменил свой взгляд. То, что я говорю, может быть, покажется вам невероятным и неправдоподобным, мне трудно доказать это внешними (хотя, во всяком случае, многочисленными) фактами, но значительное изменение произошло; в начале войны весь совет министров, не исключая меня, решил, что все политические разлады и споры должны быть оставлены в стороне. Я должен сказать, что шло так до 1915 года, т.-е. до половины 1915 года, по крайней мере, у меня не осталось никаких тяжелых воспоминаний, которые часто бывали результатом разлада между тем, что делаешь, и тем, что кажется надо было делать по настроению большинства; а в 1915 году пошли довольно определенные настроения. Был целый ряд фактов. Между прочим, в конце 1914 года, у меня произошел разговор с председателем государственной думы, Родзянко, если не ошибаюсь, после отступления с Карпат, когда не хватало сапог для армии; Родзянко хотел
