тромбоновъ и трубъ, прогудѣлъ съ страшной силой: «вѣкъ, вѣкъ, вѣкъ». Вокругъ всего циферблата этихъ невиданныхъ часовъ большими свѣтящимися буквами виднѣлась какая-то надпись. «В-ѣ-ч-н-о-с-т-ь», съ трудомъ сложилъ слово Лѣнтяй. Онъ нѣсколько разъ повторилъ его, но никакъ не могъ понять его смысла.
Продолжая чувствовать себя какимъ-то слабымъ, Лѣнтяй тотчасъ же сѣлъ на полъ передъ часами и, поджавъ подъ себя ноги, сталъ долго и усердно смотрѣть на эти удивительные часы Времени. Дѣйствительно, зрѣлище было прелюбопытное: длинная, тонкая стрѣлка такъ и егозила передъ глазами, вторая двигалась также быстро, но все же иногда приходилось дожидаться ея ударовъ; смотря на третью, онъ чувствовалъ, какъ у него слипаются глаза, и онъ открывалъ ихъ только тогда, когда раздавался ударъ; что же касается четвертой, то, Боже, до чего медленно она ползла! Но Лѣнтяй сказалъ себѣ, что не уйдетъ, пока она не пробьетъ ему еще разъ. Долго-долго пришлось ожидать ему. Но вотъ снова раздался сильный шумъ и трескъ. «Вѣкъ, вѣкъ, вѣкъ», загудѣло по залѣ. Какъ ни было это занятно, но Лѣнтяй почувствовалъ, что теперь, во второй разъ, это не доставило ему такого удовольствія, какъ въ первый.
— Пора и честь знать. Надобно домой собираться,—сказалъ онъ себѣ.—Тутъ только онъ вспомнилъ, что хотѣлъ спросить у Времени, для чего оно дано человѣку, но, обойдя снова всѣ четыре зала и не найдя нигдѣ ни одной живой души, онъ рѣшилъ, что Время повѣсило свои часы, а само ушло куда-нибудь далеко отсюда, а ему самому уже давно пора возвращаться въ деревню.
— Ничего, узнаю когда-нибудь въ другой разъ,—сказалъ онъ себѣ, выходя изъ башни и направляясь къ приведшей его сюда тропинкѣ. Онъ сталъ спускаться, и хотя идти внизъ всегда легче, чѣмъ подыматься въ гору, однако, къ своему удивленію, онъ не переставалъ чувствовать какой-то туманъ въ головѣ и слабость и боль во всемъ тѣлѣ. Съ большимъ трудомъ онъ отломалъ себѣ отъ дерева палку и, опираясь на нее, побрелъ дальше до того самаго поворота, гдѣ тропинка сворачивала на большую дорогу. Вотъ вдали показались крыши деревни.
тромбонов и труб, прогудел с страшной силой: «век, век, век». Вокруг всего циферблата этих невиданных часов большими светящимися буквами виднелась какая-то надпись. «В-е-ч-н-о-с-т-ь», с трудом сложил слово Лентяй. Он несколько раз повторил его, но никак не мог понять его смысла.
Продолжая чувствовать себя каким-то слабым, Лентяй тотчас же сел на пол перед часами и, поджав под себя ноги, стал долго и усердно смотреть на эти удивительные часы Времени. Действительно, зрелище было прелюбопытное: длинная, тонкая стрелка так и егозила перед глазами, вторая двигалась также быстро, но всё же иногда приходилось дожидаться её ударов; смотря на третью, он чувствовал, как у него слипаются глаза, и он открывал их только тогда, когда раздавался удар; что же касается четвертой, то, Боже, до чего медленно она ползла! Но Лентяй сказал себе, что не уйдет, пока она не пробьет ему еще раз. Долго-долго пришлось ожидать ему. Но вот снова раздался сильный шум и треск. «Век, век, век», загудело по зале. Как ни было это занятно, но Лентяй почувствовал, что теперь, во второй раз, это не доставило ему такого удовольствия, как в первый.
— Пора и честь знать. Надобно домой собираться, — сказал он себе. — Тут только он вспомнил, что хотел спросить у Времени, для чего оно дано человеку, но, обойдя снова все четыре зала и не найдя нигде ни одной живой души, он решил, что Время повесило свои часы, а само ушло куда-нибудь далеко отсюда, а ему самому уже давно пора возвращаться в деревню.
— Ничего, узнаю когда-нибудь в другой раз, — сказал он себе, выходя из башни и направляясь к приведшей его сюда тропинке. Он стал спускаться, и хотя идти вниз всегда легче, чем подыматься в гору, однако, к своему удивлению, он не переставал чувствовать какой-то туман в голове и слабость и боль во всём теле. С большим трудом он отломал себе от дерева палку и, опираясь на нее, побрел дальше до того самого поворота, где тропинка сворачивала на большую дорогу. Вот вдали показались крыши деревни.
