наше произношеніе могутъ слышать и другія лица; разница при этомъ заключается въ томъ, что у говорящаго сочетается сторона звукопроизводства съ слышимой, между тѣмъ какъ у слушающаго принимаетъ участіе только послѣдняя.
Когда мы произносимъ слово, изъ головнаго мозга идетъ рядъ импульсовъ, подъ вліяніемъ которыхъ происходитъ послѣдовательное сокращеніе соотвѣтствующихъ мышечныхъ группъ, сопровождающееся рядомъ мышечныхъ сокращеній, съ которымъ ассоціируется рядъ слуховыхъ ощущеній или слуховой образъ цѣлаго слова.
Но весь этотъ звуковой комплексъ еще не можетъ быть названъ словомъ въ его настоящемъ смыслѣ; словомъ становится онъ лишь тогда, когда сверхъ того ассоціируется съ соотвѣтствующимъ значеніемъ, какъ бы составляющимъ его внутреннюю сторону. Въ самомъ дѣлѣ, если намъ говорятъ слово на языкѣ совершенно для насъ неизвѣстномъ, то мы не можемъ понять этого слова, такъ какъ оно является въ такомъ случаѣ для нашего ума только рядомъ звуковъ, безъ значенія. Что касается самого значенія слова, то оно, какъ и звуковое выраженіе его, представляетъ собою также сложный аггрегатъ ассоціацій, слагающійся изъ множества элементарныхъ ощущеній, получаемыхъ нами посредствомъ нашихъ чувствъ отъ міра объективнаго[1]; кромѣ того, слова могутъ быть символами и состояній нашего внутренняго міра, на которыя путемъ аналогіи нерѣдко переносятся названія
- ↑ Вопросъ о соотношеніи между объективною реальностью и субъективнымъ представленіемъ относится уже къ области философіи (именно — къ теоріи познанія), почему здѣсь мы и оставляемъ его безъ болѣе обстоятельнаго разсмотрѣнія.
говорящій слышитъ свое собственное произношеніе. Что касается мышечныхъ ощущеній, сопровождающихъ мышечныя работы при произношеніи, то благодаря привычкѣ (а таковая начинается еще съ дѣтства) говорящіе уже почти не сознаютъ этихъ своихъ ощущеній (равно какъ импульсовъ), а только слуховыя.
