нерешительно чувствовали себя сотрудники перед первым чтением вслух своих произведений. Но вот стали читать, высказывать свое мнение по поводу каждой веши, разгорелся спор, повеяло даже серьезным раздором. Однако искренность и честность спорящих вскоре изгладили взаимную недоверчивость, смягчили самолюбие, и зазвучал хороший, товарищеский смех. Весь материал был общими усилиями разобран и распределен. Сын рабочего, бескорыстная душа, взял всю переписку на себя, и мы разошлись. Радостное сознание сплоченности уже не покидало нас. Каждый из нас знал, что остальные его товарищи, какую бы работу ни исполняли за день, все разбираются с своими мыслями, работают над собой во имя одной общей цели. „Перо Жар-птицы“, раньше часто выпивавший, тоже потянулся к работе, увлекся и стал усердно писать стихотворения, антирелигиозные рассуждения, критики. Иной раз, если нельзя было притти самому, он посылал нам товарищеский привет — это было большой победой для нас.
На обложку журнала был назначен конкурс, и художники-самоучки трудились над ней.
Наконец, вышел 1-й номер „Призыва“, красиво и чисто выполненный почерком „рондо“. Содержание составилось так: обращение от редакции, призывающее всех желающих в число сотрудников; передовая статья: „Мысль—великая сила“, сильно написанная; две статьи о самогоне (одна — в агитационной форме, другая — в беллетристической); наброски с натуры из местной жизни, тоже на тему о самогоне; статья, описывающая грубость деспотизма в крестьянской семье; статья, вскрывающая мещанство мелкобуржуазного класса, стремящегося считать себя привилегированной интелпигенцией; еще наброски и стихотворения.
Первый номер предполагалось выпустить в читальне.
Как-то раз я опоздала в читальню, и когда вошла, кто-то читал вслух. Большой стол был кругом занят, и меня поразили небывалая тишина, сосредоточенность и напряженность внимания. Библиотекарь сказал мне, что это читают наш журнал. Я подошла и стала наблюдать. Переживания мои пришлось признать совершенно исключительными — я видела то, чего никогда не видела: печатные книги так не читают.
Публика разнообразная: кое-кто из крестьянской молодежи, кое-кто из комсомольцев, большинство подростки и дети, даже дошкольники. Но у всех одно сплошное внимание на лицах, у всех глаза расширяются и растут, как будто тут совершилось чудо: жизнь, та обыденная окружающая жизнь, которую никогда не замечали, превратилась в мысль, слово — в книгу, и те, которые это сделали, — самые обыкновенные люди, такие же, как „мы“, и находятся каждый день рядом с нами. Но вот подходит взрослая крестьянская молодежь. Места, чтобы сесть, не нашлось. Внимательно прислушиваются стоя. Вдруг блеснули глаза, молниеносная улыбка, толчок локтем в бок и раздается вполголоса: „Ведь это я вез Кольку, когда он напился“... Внимание еще усиливается. Чтение кончилось. Номер выхватил комсомолец и в другой комнате, стоя, согнувшись дугой над столом, застыл над