Пробулъ: Не глядѣли бы глаза мои, какъ вы тутъ стираете и чешете, а вѣдь война васъ совсѣмъ не касается! Лисистрата: Какъ, жалкій негодяй, мы вдвойнѣ отъ нея страдаемъ; мы, родившіе сыновей нашихъ въ мукахъ, отдаемъ ихъ на жертву войны!31.
Подъ конецъ пьесы Лисистрата зоветъ спартанцевъ и аѳинянъ на общее примиреніе. Она учитъ богиню мира, какъ взять раздражительныхъ драчуновъ мягко за руку, и когда они становятся передъ ея трибуной, Лисистрата говоритъ имъ спокойно и твердо: «Слушайте рѣчь мою. Я женщина, но разумъ у меня есть, я получила его отъ матери моей, а въ молодыхъ годахъ слышала много мудраго отъ отца и дѣльныхъ людей. Хочу я васъ строго пробрать, какъ вы того стоите: всѣ вы одной крови, всѣ одинаково молитесь въ Олимпіи, Дельфахъ, Ѳермопилахъ и множествѣ другихъ мѣстъ, и вы несете войну и гибель сыновьямъ Эллады, городамъ эллинскимъ, а вѣдь сколько на свѣтѣ варваровъ». Лисистрата напоминаетъ, какъ «благородный» Кимонъ водилъ большое ополченіе на помощь погибавшей Спартѣ, и какъ спартанцы пришли выгнать изъ Аѳинъ тиранновъ, освободить аѳинянъ, ходившихъ въ овчинахъ, отъ рабской службы и вернуть имъ снова гражданскій обликъ. Обѣ стороны должны вспомнить это и объединиться въ общемъ согласіи и дружбѣ32.
Комедія кончается безъ обычныхъ гаерскихъ выходокъ, какъ бы торжественнымъ гимномъ. Благородный призывъ вложенъ въ уста женщинъ, и пьеса звучитъ прославленіемъ не только мира, но и величія женщины, спасающей общество.
Соціальное положеніе въ Аѳинахъ. Въ призывахъ Аристофана есть и соціальный оттѣнокъ. Какъ раньше, во время десятилѣтней войны, такъ и теперь онъ говоритъ отъ имени большинства зажиточнаго класса. Съ укрѣпленіемъ спартанцевъ въ Декелеѣ у этой части гражданства появилось новое и важное основаніе желать скорѣйшаго мира, именно огромная потеря въ составѣ рабовъ.
Относительно положенія аѳинскихъ рабовъ мы имѣемъ необычайно любопытную страницу въ олигархической брошюрѣ 425 года. Помечтавъ о томъ, какъ хорошо было бы при «благоустроенномъ порядкѣ» обратить демосъ въ рабство, авторъ обращается въ раздраженномъ тонѣ къ аѳинской дѣйствительности. «Что касается рабовъ и метойковъ, то въ этомъ отношеніи въ Аѳинахъ царитъ величайшая распущенность. Тутъ нельзя раба ударить безнаказанно, да и рабъ ни за что не уступитъ дороги на улицѣ. Я объясню, почему выработались у насъ такіе обычаи. Если бы позволялось бить рабовъ или метойковъ и вольноотпущенныхъ, много ударовъ досталось бы аѳинянамъ, потому что ихъ принимали бы за рабовъ: простой народъ похожъ на рабовъ и обывателей и одеждой, и всѣмъ своимъ обликомъ. Если же кого-нибудь удивитъ, что рабы въ Аѳинахъ жирѣютъ и живутъ на широкую ногу, то, по-моему, и это допущено не спроста, и я готовъ объяснить, въ чемъ дѣло. Въ морской державѣ необходимо держать рабовъ на денежномъ оброкѣ: приходится предоставлять имъ свободу дѣйствій и ограничиваться лишь полученіемъ съ нихъ прибыли. А гдѣ рабы богатѣютъ, уже невыгодно, чтобы мой рабъ боялся тебя, какъ въ Лакедемонѣ, гдѣ такая боязнь рабовъ передъ чужими господами существуетъ; вѣдь страхъ рабовъ передъ господами можетъ повести лишь къ тому, что они станутъ для спасенія жизни откупаться деньгами (и разоряться). Вотъ почему мы завели свободу слова (ίσηγορία) даже для рабовъ, въ совершенно равной мѣрѣ со свободными; и для метойковъ точно такъ же, какъ для гражданъ, потому что они крайне необходимы общинѣ и по своему индустріальному значенію, и по участію въ морскомъ дѣлѣ»33.
Въ этой характеристикѣ рядомъ съ насмѣшкой и преувеличеніями есть удивительно тонкія и вѣрныя замѣчанія, напр., о неизбѣжности перевода рабовъ на денежный оброкъ въ быту подвижной морской державы, о вытекающей отсюда свободѣ въ положеніи рабовъ, о возможности ихъ обогащенія и нежелательности пугать ихъ строгостью и т. д. Человѣкъ порядочнаго общества, ненавидящій мѣщанство и мужицкій характеръ Аѳинъ, брезгливый къ черному люду, отъ котораго нѣтъ прохода, возмущается больше всего тѣмъ, что нельзя сорвать свой гнѣвъ даже на толкающемся на улицѣ рабочемъ; здѣсь онъ не преувеличиваетъ, такъ какъ въ Аѳинахъ внѣ дома рабъ находился подъ охраной закона и могъ жаловаться въ судъ на личное оскорбленіе. «Свободу слова» надо, конечно, понимать въ смыслѣ обычной ироніи автора, которому смѣшны демократическіе нравы и учрежденія вообще. Но что рабы держали себя безъ стѣсненія въ Аѳинахъ, видно также изъ множества сценъ въ комедіяхъ Аристофана.
Аѳинскіе рабы, довольно многочисленные, представляли по отношенію къ ѳетамъ, свободнымъ бѣднымъ гражданамъ, какъ бы разрядъ низшихъ рабочихъ; они были заняты въ рудникахъ, въ сельскомъ хозяйствѣ, служили гребцами во флотѣ, составляли главную массу ремесленниковъ въ большихъ мастерскихъ, гдѣ часто работали независимыми артелями на скупщиковъ; лишь нѣкоторыя отрасли труда оставались привилегіей свободныхъ, особенно строительное дѣло. Въ одномъ отношеніи, впрочемъ, рабы имѣли своего рода перевѣсъ надъ свободными пролетаріями, поскольку власти нанимали ихъ на государственную службу въ качествѣ писцовъ, полицейскихъ и т. п. Сравнительно выгодныя условія, въ которыхъ находились аѳинскіе рабы, устраняли
