Страница:Исторические этюды русской жизни. Том 3. Язвы Петербурга (1886).djvu/46

Эта страница была вычитана

сластолюбіе и тщеславіе. Подстрекаемое этими дорого стоющими похотями, чувство себялюбія не останавливается уже ни передъ чѣмъ, ради удовлетворенія этихъ похотей, ради необходимыхъ для пышной и разгульной жизни средствъ…

И вотъ передъ нами встаетъ длинный рядъ всевозможныхъ, нерѣдко омерзительнѣйшихъ преступленій и «хищеній», поражающихъ своими размѣрами и своей наглостью въ такихъ вершинахъ общества, гдѣ даже понятія не имѣютъ, что такое «бѣдность» и «крайность», которыми можно было-бы извинить преступную волю. Здѣсь стимуломъ разнузданной воли является уже, отмѣченная стихомъ современнаго русскаго сатирика, «тоска по милліонѣ», разрѣшающаяся болѣе или менѣе счастливыми покушеніями «благопріобрѣсть» его, съ соблюденіемъ декорума внѣшней законности и приличій, а не то и просто—украсть… Конечно, для многихъ, томящихся этой «тоскою», которая является результатомъ неудовлетворенія алчныхъ похотей сластолюбія, роскоши и тщеславія, желанный «милліонъ» вѣчно остается «въ туманѣ»—недосягаемой мечтою; но намъ довольно знать, чѣмъ именно характеризуется и въ какой формѣ проявляется борьба за существованіе въ намѣченной общественной сферѣ.

Какъ всегда и вездѣ, здѣсь много званыхъ, но мало избранныхъ прихотливою фортуной. Борьба съ каждымъ днемъ становится труднѣе, искомый «милліонъ», казенный и общественный, все крѣпче и крѣпче припрятывается за замки, все болѣе и болѣе усовершенствуемые; общество становится внимательнѣе къ интересамъ своимъ и народнымъ, общественная совѣсть чутче и взыскательнѣе,—и прокурорскій надзоръ, съ бдительностью и неподкупностью аргуса, стоитъ на стражѣ имущественной безопасности, личной и общественной. Вотъ почему современнымъ Лукулламъ и Алкивіадамъ, тоскующимъ по «милліонѣ», въ перспективѣ ихъ блестящей карьеры съ одинаковою отчеливостью мерещатся: рай Магомета, въ парижскомъ изданіи, скамья подсудимыхъ и револьверъ—либо одно, либо другое, либо третье, и чаще другое и третье, чѣмъ первое, чѣмъ удача и слава, съ благополучно унесеннымъ «милліономъ» въ карманѣ! Указывать-ли примѣры и называть-ли имена? Ихъ столько—и столько между ними краснорѣчивыхъ—они такъ врѣзались въ общественную память, что поименовывать ихъ нѣтъ надобности.

Слишкомъ сто лѣтъ тому назадъ, суровый моралистъ, князь


Тот же текст в современной орфографии

сластолюбие и тщеславие. Подстрекаемое этими дорого стоящими похотями, чувство себялюбия не останавливается уже ни перед чем, ради удовлетворения этих похотей, ради необходимых для пышной и разгульной жизни средств…

И вот перед нами встает длинный ряд всевозможных, нередко омерзительнейших преступлений и «хищений», поражающих своими размерами и своей наглостью в таких вершинах общества, где даже понятия не имеют, что такое «бедность» и «крайность», которыми можно было бы извинить преступную волю. Здесь стимулом разнузданной воли является уже, отмеченная стихом современного русского сатирика, «тоска по миллионе», разрешающаяся более или менее счастливыми покушениями «благоприобресть» его, с соблюдением декорума внешней законности и приличий, а не то и просто — украсть… Конечно, для многих, томящихся этой «тоскою», которая является результатом неудовлетворения алчных похотей сластолюбия, роскоши и тщеславия, желанный «миллион» вечно остается «в тумане» — недосягаемой мечтою; но нам довольно знать, чем именно характеризуется и в какой форме проявляется борьба за существование в намеченной общественной сфере.

Как всегда и везде, здесь много званых, но мало избранных прихотливою фортуной. Борьба с каждым днем становится труднее, искомый «миллион», казенный и общественный, всё крепче и крепче припрятывается за замки, всё более и более усовершенствуемые; общество становится внимательнее к интересам своим и народным, общественная совесть чутче и взыскательнее, — и прокурорский надзор, с бдительностью и неподкупностью аргуса, стоит на страже имущественной безопасности, личной и общественной. Вот почему современным Лукуллам и Алкивиадам, тоскующим по «миллионе», в перспективе их блестящей карьеры с одинаковою отчетливостью мерещатся: рай Магомета, в парижском издании, скамья подсудимых и револьвер — либо одно, либо другое, либо третье, и чаще другое и третье, чем первое, чем удача и слава, с благополучно унесенным «миллионом» в кармане! Указывать ли примеры и называть ли имена? Их столько — и столько между ними красноречивых — они так врезались в общественную память, что поименовывать их нет надобности.

С лишком сто лет тому назад, суровый моралист, князь