Ему навстрѣчу вышелъ свѣжій еще старикъ, съ красивымъ лицомъ, въ
чистой одеждѣ и съ крѣпкимъ тѣломъ. Именно гакого старика хакимъ Бай-Сугды не ожидалъ встрѣтить.
— Ты усталъ? Ты хочешь ѣсть? Ты истомился жаждой? Ты нуждаешься въ одеждѣ? — спрашивалъ Эрьгуудзль, ласково улыбаясь. — Вотъ рѣка Чэчэ, сначала ступай напейся и умойся...
— Я хакимъ Ьай-Сугды, изъ Хаитыгая.—говошілъ Ьай-Суіды въ сму- щеиіи.—Мое прозваніе: лебедь Хантыгая... Такъ это ты тотъ самый Ьай-Сугды, который сложилъ пѣсню:
Алой розой смѣхъ твой запертъ... |
О, я радъ тебя видѣть, лебедь Хаптыгая, и позволь мнѣ омыть твои израненныя ноги, одѣть тебя въ новое платье и поцѣловать, какъ дорогого гостя. Твои чудныя пѣсни долетѣли и до меня, какъ залетаютъ рѣдкія птицы въ далекія страны.
Они пришли къ рѣкѣ, и хакимъ Бай-Сугды съ жадностью припалъ къ свѣтлой, прохладной влагѣ. Эрьгуудзль смотрѣлъ на него и улыбался._ Когда Бай-Сугды утолилъ жажду и поднялся на ноги, Эрьгуудзль съ удивленіемъ его спросилъ:
— Что же ты, лебедь Хантыгая? Вѣдь тебя томила смертная жажда, а ты не выпилъ даже этой рѣки.
Бай-Сугды подумалъ, что хакимъ шутитъ, и отвѣтилъ:
— Всѣ мы, когда томитъ насъ жажда, думаемъ, что цѣлое море воды не утолитъ ея... Хакимъ Эрьгуудзль ласково засмѣялся и указалъ на дикую козу, которая на берегу рѣки общипывала молодой кустъ.
— Какъ ты думаешь, лебедь Хаптыгая, вырастетъ это дерево, если коза каждый день будетъ приходить и ощипывать самые свѣжіе листочки?—спросилъ онъ.
— Нѣтъ, оно засохнетъ...
Хакимъ Эрьгуудзль опять засмѣялся, а хакимъ Ьай-Сугды задумался. Такъ они прожили три дня. Хакимъ Ьай-Сугды успѣлъ отдохнуть, освѣжился и перемѣнилъ свое рубище на чистую одежду. Онъ нарочно ничего нѳ говорилъ о цѣли своего путешествія, ожидая перваго слова отъ Эрьгуудзля, а хакимъ дѣлалъ такой видъ, что точпо давно ожидалъ Бай-Сугды и радъ его видѣть, какъ брата. Только на четвертый день Эрьгуудзль заговорилъ: — Лебедь Хантыгая, тебѣ можно сейчасъ отправиться домой, ты отдохнулъ, подкрѣпилъ себя пищей и прикрылъ тѣло новой одеждой... Мнѣ не хотѣлось огорчать тебя, что ты напрасно потерялъ столько времени и перенесъ столько трудовъ и опасностей; тебя привела сюда твоя гордость и желаніе быть лучше другихъ. Иди домой и пой свои пѣсни... Каждая слеза, осушенная твоей пѣснью, и каждая улыбка радости, вызванная ею,—такое счастье, о которомъ не смѣютъ и мечтать ханы. Да, тебя привела сюда твоя гордость, которой ты и самъ не замѣчалъ... Она помрачила твое свѣтлое око, и міръ тебѣ показался темнымъ. Ты надѣялся на свой умъ, но это самый лукавый изъ слугъ, который старается подать тебѣ то, чего ты еще не успѣлъ пожелать... Счастье наше въ одномъ днѣ, а правда жизни въ своей совѣсти. Вѣдь жизнь такъ проста, хакимъ Бай-Сугды, и ея смыслъ совсѣмъ не въ томъ, что ты будешь ѣсть или во что будешь одѣваться. Голодный и голый человѣкъ не сдѣлается справедливѣе оттого только, что онъ голъ и голоденъ.
