гнѣвѣ, когда въ немъ взбудоражились бы всѣ его силы.
Что же касается его капризовъ, то я сейчасъ разскажу, что случилось съ Томасомъ Могриджемъ въ каютѣ Ларсена, и въ то же время покончу съ инцидентомъ, о которомъ я уже упоминалъ нѣсколько разъ. Однажды послѣ обѣда, когда я только что убралъ каютъ-кампанію, въ нее вошли Волкъ Ларсенъ и Томасъ Могриджъ. Хотя у кока было помѣщеніе, открывавшееся въ каютъ-кампанію, онъ никогда еще не осмѣливался останавливаться, проходя къ себѣ, и только одинъ или два раза въ день робкою тѣнью быстро мелькалъ мимо.
— Такъ что вы, значитъ, умѣете играть въ «напъ»? — весело спросилъ Волкъ Ларсенъ. — Я такъ и думалъ, что англичанинъ долженъ это знать. Я самъ научился этому на англійскихъ корабляхъ.
Томасъ Могриджъ былъ внѣ себя отъ восторга и радости по поводу того, что съ нимъ дружитъ самъ капитанъ.
Легкій тонъ, который онъ старался принять, и мучительныя усилія вести себя непринужденно, какъ подобаетъ человѣку, который достоинъ и не такого положенія въ жизни, производили бы тяжелое впечатлѣніе, если бы они не были такъ смѣшны. Онъ совершенно игнорировалъ мое присутствіе, хотя я думаю, что онъ отъ возбужденія просто не въ состояніи былъ меня замѣтить. Его безцвѣтные, угодливые глаза блестѣли какъ лѣнивое лѣтнее море, хотя какія блаженныя
