— Но я все еще здѣсь, — нацарапала его рука съ меньшими усиліями, чѣмъ обыкновенно.
Карандашъ выпалъ у него изъ руки, но мы снова вложили его.
— Когда я не страдаю отъ боли, то чувствую удивительное спокойствіе. Я никогда не думалъ такъ ясно. Я могу размышлять о жизни и смерти, какъ индусскіе мудрецы.
— И о безсмертіи? — громко сказала ему Модъ на ухо.
Три раза рука пыталась написать отвѣтъ, но каждый разъ безсильно падала. Карандашъ выпалъ. Напрасно мы пытались снова вложить его. Пальцы не держали его. Тогда Модъ сжала его пальцы своей рукой и рука, написала большими буквами и такъ медленно, что на каждую букву потребовалась цѣлая минута:
— В-з-д-о-р-ъ.
Это было послѣднее слово Волка Ларсена, оставшагося до конца непобѣдимымъ скептикомъ. Рука его разжалась. Тѣло слегка зашевелилось, но затѣмъ всякое движенiе прекратилось. Модъ выпустила его руку, она тяжело упала, карандашъ скатился на полъ.
— Вы еще слышите? — закричалъ я, держа его пальцы и ожидая, чтобы онъ надавилъ ими, что означало бы «да». Отвѣта не было. Рука была мертва.
— Я замѣтила, что его губы слегка движутся, — сказала Модъ.
Я повторилъ вопросъ. Губы задвигались. Она положила кончики пальцевъ на нихъ. Я снова
