— Вы можете снять наручники, — сказалъ онъ вечеромъ того же дня, когда мы стояли надъ нимъ и вполголоса совѣщались. — Я теперь не опасенъ, ибо я паралитикъ. Скоро у меня, вѣроятно, начнутся пролежни.
Онъ улыбнулся своей кривой улыбкой, и Модъ въ ужасѣ отвернулась.
— Вы знаете, что у васъ улыбка выходитъ кривой? — спросилъ я его. Я зналъ, что Модъ будетъ ухаживать за нимъ, и хотѣлъ, по возможности, облегчить ей эту задачу.
— Въ такомъ случаѣ я не буду больше улыбаться, — сказалъ онъ спокойно. — Я только думалъ, что что-нибудь не ладно. Моя правая щека вчера цѣлый день была въ какомъ-то онѣмѣломъ состояніи. Послѣдніе три дня у меня было нѣсколько предостереженій. Временами моя правая сторона, а иногда рука или нога, словно дѣлались чужими.
— Вы говорите, что моя улыбка кривая? — спросилъ онъ, спустя нѣкоторое время. — Ну что же, съ этихъ поръ я буду улыбаться внутренне, въ дущѣ, если вамъ такъ больше нравится. Представьте себѣ, что я улыбаюсь теперь.
Въ продолженіе нѣсколькихъ минуть онъ лежалъ спокойно, тѣшась, вѣроятно, своею странною прихотью.
Ничто въ немъ не измѣнилось. Это былъ все тотъ же неукротимый, страшный Волкъ Ларсенъ, но онъ находился въ плѣну у своего тѣла, когда-то великолѣпнаго и непобѣдимаго. Теперь оно сковало его своими цѣпями, окружило его душу,
