уччо такъ старался, что многіе изъ ближайшихъ сосѣдей проснулись изъ-за шуму, поднялись, и одна изъ служанокъ обманщицы, на видъ совсѣмъ сонная, показалась у окна и сказала въ сердцахъ:
— Кто тамъ стучится?
— Какъ, — сказалъ Андреуччо, — развѣ ты меня не узнаешь? Я Андреуччо, братъ госпожи Фіердолизо.
— Милый человѣкъ, — возразила служанка, — ты много выпилъ, ступай и проспись, приходи завтра, я не знаю никакого Андреуччо, и что за чушь ты несешь; ступай-ка съ Богомъ, да ложись спать!
— Почему же, — замѣтилъ Андреуччо, — ты не знаешь, что я говорю; навѣрное знаешь, но если ужъ родные въ Сициліи такъ созданы, что сейчасъ позабываютъ другъ друга, такъ отдай мнѣ, по крайній мѣрѣ, платье, что я у васъ оставилъ, и я уйду съ Богомъ.
На это она, подсмѣиваясь, отвѣчала ему:
— Ты, любезный, должно быть, бредишь!
Сказавъ это, она въ мигъ отодвинулась отъ окна и закрыла его.
Тогда Андреуччо, уже вполнѣ увѣренный въ своей злосчастной судьбѣ, словно обезумѣвъ отъ горя, перешелъ отъ негодованія чуть не къ бѣшенству и задумалъ силой возвратить то, чего не могъ просьбами: онъ схватилъ большой камень и, колотя еще крѣпче, чѣмъ прежде, началъ страшно ломиться въ дверь. Тогда многіе изъ сосѣдей, уже проснувшіеся и вставшіе, думая, что это какой-нибудь нахалъ выдумываетъ разныя небылицы, чтобы надоѣдать скромной женщинѣ, возмущенные стукомъ, который онъ производилъ, всѣ высунулись въ окна и, словно собаки съ одного двора, дружно преслѣдующія чужую, начали кричать:
— Что это за невѣжество приходить въ такой часъ къ дому порядочной женщины и городить ей всякій вздоръ! Ну, убирайся же съ Богомъ, любезный, ложись спать, сдѣлай милость! Если тебѣ что-ннбудь нужно отъ нея, такъ приходи завтра, а не поднимай переполоха ночью!
Ободренный, вѣроятно, этими словами, одинъ изъ находившихся въ домѣ, а именно любовникъ этой женщины, котораго Андреуччо и не видалъ и о которомъ не слыхалъ раньше, показался въ окнѣ и страшно грубымъ, дикимъ голосомъ заоралъ:
— Кто тамъ такой?
Андреуччо при этомъ возгласѣ поднялъ голову и увидѣлъ, насколько онъ могъ понять, лихого малаго, по всей вѣроятности, съ черной густой бородой, закрывавшей лицо; какъ будто человѣкъ, вставшій съ постели или очнувшійся отъ глубокаго сна, онъ протиралъ себѣ глаза. Не безъ страха отозвался Андреуччо:
— Я братъ той особы, что здѣсь проживаетъ!
Но тотъ не сталъ ждать, пока Андреуччо окончитъ, и еще грубѣе сказалъ:
— Не знаю, право, что меня удерживаетъ спуститься внизъ и влѣпить тебѣ столько палокъ, чтобы ты унялся! Несносный оселъ, пьянъ ты, что ли, что не ложишься спать ночью!
И, захлопнувъ окно, скрылся.
Нѣкоторые сосѣди, лучше знавшіе обстоятельства дѣла, кротко начали уговаривать Андреуччо:
— Ради самого Создателя, ступай себѣ, голубчикъ, когда не хочешь быть убитымъ сегодня же ночью, ступай по добру, по здорову.
Андреуччо былъ испуганъ видомъ и словами грубіяна и тронутъ
