далъ его въ это время, съ трудомъ разобралъ бы, кто болѣе мертвъ, архіепископъ или онъ. Придя въ себя, онъ началъ рыдать, видя, что ему несомнѣнно предстоитъ одно изъ двухъ: или никто не явится освободить его, и онъ умретъ въ могилѣ отъ голода и смрада, среди червей; или придетъ кто-нибудь, застанетъ здѣсь, и его повѣсятъ, какъ мерзавца.
Съ такими горькими мыслями и смертельной тоской онъ услыхалъ шаги въ соборѣ и звукъ нѣсколькихъ человѣческихъ голосовъ. Насколько онъ могъ понять, они собирались сдѣлать то же, что онъ уже сдѣлалъ со своими товарищами. Страхъ у него отъ этого усилился, но и тѣ, лишь только открыли гробницу и подперли крышку, тотчасъ заспорили, кому входить внутрь: никто не хотѣлъ этого дѣлать. Наконецъ, послѣ долгихъ пререканій, священникъ сказалъ: — «Чего вы боитесь, покойники вѣдь не ѣдятъ людей; я самъ туда полѣзу». — Сказавъ это, онъ навалился грудью на край гробницы, а голову высунулъ наружу, затѣмъ протянулъ уже ноги, чтобы спуститься внизъ. Андреуччо, видя это, поднялся и схватилъ его за ногу, сдѣлавъ видъ, что тащитъ его къ себѣ. Почувствовавъ это, священникъ завопилъ благимъ матомъ и живехонько выскочилъ вонъ. Всѣ прочіе, перепуганные такимъ неожиданнымъ оборотомъ, бросили открытую гробницу и пустились бѣжать, какъ будто за лими гнались тысячи дьяволовъ. Увидя это, Андреуччо, съ неописанною радостью, стремительно выбрался изъ гробницы и вышелъ изъ церкви такимъ же путемъ, какъ пришелъ. Уже бѣлѣлъ день. Шествуя съ перстнемъ на пальцѣ, попрежнему наудачу, онъ случайно вышелъ къ морю и вскорѣ отыскалъ свою гостинницу. Здѣсь онъ засталъ своихъ сожителей и хозяина, всю ночь безпокоившихся объ его участи. Онъ разсказалъ имъ все, съ нимъ случившееся; хозяинъ посовѣтовалъ ему немедленно покинуть Неаполь. Онъ такъ и сдѣлалъ, и вернулся въ Перуджу, превративъ все свое достояніе въ перстень, тамъ, гдѣ собирался накупить лошадей.
