подводныхъ, летали по верхамъ валовъ. Это было въ полночь; солнце взошло и освѣтило тихое какъ зеркало море, и спокойно на берегу лежащую бочку.
Бочка эта теперь походитъ на яйцо орлицы: ни слуху ни духу, заковано, законопачено, пазамъ и слѣду нѣтъ — а придетъ время, тряхнетъ крыльями орленокъ молодой, и скорлупа раздастся!
Благослови, братъ любезный, потянуться, сказалъ Могучанъ Рогволоду; кости слежались, какъ сельди Голландскія, спину свело дугой ямщицкой, руки, ноги сплелись Валдайскимъ барашкомъ! Полно сидѣть на корточкахъ, сказалъ Рогволодъ, до Бога высоко, до Царя далеко — намъ просить о помощи некого. Потянись, братъ любезный, въ одинъ конецъ, я потянусь въ другой!
Потянулись братья-близнецы-богатыри, раздалась бочка дубовая, съ обручами мѣдными, полетѣли осколки за тридевять земель, въ тридесятое Государство. — Встали молодцы, опра-
подводных, летали по верхам валов. Это было в полночь; солнце взошло и осветило тихое как зеркало море, и спокойно на берегу лежащую бочку.
Бочка эта теперь походит на яйцо орлицы: ни слуху ни духу, заковано, законопачено, пазам и следу нет — а придет время, тряхнет крыльями орленок молодой, и скорлупа раздастся!
Благослови, брат любезный, потянуться, — сказал Могучан Рогволоду; — кости слежались, как сельди Голландские, спину свело дугой ямщицкой, руки, ноги сплелись Валдайским барашком! Полно сидеть на корточках, — сказал Рогволод, — до Бога высоко, до Царя далеко — нам просить о помощи некого. Потянись, брат любезный, в один конец, я потянусь в другой!
Потянулись братья-близнецы-богатыри, раздалась бочка дубовая, с обручами медными, полетели осколки за тридевять земель, в тридесятое Государство. — Встали молодцы, опра-
