литвами грѣшными самъ себя поминаетъ. Отколѣ ты взялъ платокъ этотъ? спросилъ у него Котышъ-Нахалъ, невидимка искони вѣка. Иванъ расказалъ, отъ кого и какимъ случаемъ платокъ ему достался. Ладно кума, лишь бы правда была, отозвался Котышъ — правду ли ты говоришь? Божиться у насъ не велятъ, да и лгать заказываютъ, отвѣчалъ служивый; что сказано, то и свято; на солдатскомъ словѣ хоть твердыни клади. Не долго думано, да хорошо сказано, молвилъ Котышъ; если такъ, то ты бы мнѣ давно это сказалъ — стало быть ты женатъ на дочери моей прекрасной дѣвицѣ Катеринѣ, и ты, по завѣту, которому столько же лѣтъ какъ ей самой, не только пребудешь живъ, здоровъ и невредимъ и свободенъ отъ всякой пени, но и долженъ получить въ приданое собственныя мои гусли самогуды, искони готовыя, завѣтныя, на которыя и было положено завѣту
литвами грешными сам себя поминает. Отколе ты взял платок этот? — спросил у него Котыш-Нахал, невидимка искони века. Иван расказал, от кого и каким случаем платок ему достался. Ладно кума, лишь бы правда была, — отозвался Котыш, — правду ли ты говоришь? Божиться у нас не велят, да и лгать заказывают, отвечал служивый; что сказано, то и свято; на солдатском слове хоть твердыни клади. Не долго думано, да хорошо сказано, молвил Котыш; если так, то ты бы мне давно это сказал — стало быть ты женат на дочери моей прекрасной девице Катерине, и ты, по завету, которому столько же лет как ей самой, не только пребудешь жив, здоров и невредим и свободен от всякой пени, но и должен получить в приданое собственные мои гусли самогуды, искони готовые, заветные, на которые и было положено завету
