вы. Они были теперь нѣсколько опьянены и имъ хотѣлось безъ ума бѣгать по полямъ. Въ ушахъ Жанны шумѣло, и она чувствовала себя охваченной новыми, быстро смѣняющимися ощущеніями.
Солнце палило. По обѣимъ сторонамъ дороги спѣлыя хлѣба склонялись подъ жгучими лучами. Кузнечики, безчисленные какъ былинки травъ, надсаживались всюду: и во ржи, и въ пшеницѣ, и въ прибрежныхъ тростникахъ раздавался ихъ однообразный, оглушающій трескъ.
Никакого другого звука не слышалось подъ этимъ небомъ, жаркимъ, желтовато-голубымъ и съ такимъ красноватымъ отливомъ, какой бываетъ у металловъ, слишкомъ близко подносимыхъ къ жаровнѣ.
Увидавъ справа лѣсокъ, они направились туда.
Сжатая двумя откосами, тянулась узкая дорожка, окаймленная высокими деревьями, не проницаемыми для солнца. При входѣ въ лѣсъ ихъ охватила затхлая свѣжесть плѣсени, та сырость, отъ которой пробѣгаетъ дрожь по кожѣ и проникаетъ въ легкія. За недостаткомъ свѣта и движенія воздуха, трава здѣсь не росла и мохъ покрывалъ землю.
Они шли все впередъ.
— Вонъ тамъ можно немножко посидѣть,—сказала она. Два дерева были повалены и потокъ свѣта, пользуясь этимъ промежуткомъ зелени, пригрѣлъ землю, вызвалъ къ жизни траву, одуванчики, ліаны; заставилъ распуститься маленькіе бѣлые цвѣточки, нѣжные какъ легкій туманъ, и наперстянки, толстыя какъ ноготки. Бабочки, пчелы, коренастые шершни, тощіе комары, похожіе на скелеты, мухи, тысячи летающихъ насѣкомыхъ, божьи коровки красныя съ черными пятнами, кузнечики зеленые и черные, рогатые, наполняли, населяли этотъ теплый, свѣтлый уголокъ среди ледяной тѣни массивныхъ деревьевъ.
