въ который ее не топили, то онъ подумалъ, что туда забралась бродячая кошка, но нашелъ тамъ свою жену, „которая совсѣмъ не хлѣбы въ печь сажала.“
— Булочникъ закрылъ устье печи и они бы тамъ задохлись, еслибъ не маленькій мальчикъ булочницы, предупредившій сосѣдей; онъ видѣлъ, какъ его мать влѣзла туда съ кузнецомъ.
И Жюльенъ смѣялся, повторяя:—Благодаря этимъ чудакамъ, намъ придется ѣсть хлѣбы любви. Вотъ настоящая сказка Лафонтена. Жанна болѣе не притрогивалась къ хлѣбу.
Когда почтовая карета остановилась у крыльца и за стекломъ показалось счастливое лицо барона, сердце молодой женщины забилось такою любовью и привязанностью къ нимъ, какихъ она еще не испытывала.
Но видъ матери поразилъ ее почти до обморока. Баронесса за эти шесть зимнихъ мѣсяцевъ состарилась на десять лѣтъ. Ея огромныя щеки, дряблыя и отвислыя, побагровѣли, какъ будто налитыя кровью; глаза ея казались потухшими, она двигалась только поддерживаемая подъ обѣ руки, ея стѣсненное дыханіе сдѣлалось свистящимъ и настолько затруднительнымъ, что было жалко и больно смотрѣть на нее.
Баронъ видѣвшій ее ежедневно, не замѣчалъ этого упадка, и когда она жаловалась ему на постоянную одышку, на свою возрастающую тяжесть, онъ отвѣчалъ:—Нѣтъ, нѣтъ, моя милая, вѣдь я васъ всегда зналъ такою же.
Жанна проводила ихъ въ отведенную имъ комнату, а сама встревоженная ушла къ себѣ, чтобы наплакаться въ волю.
Потомъ она отыскала отца, бросилась къ нему на грудь и съ глазами, еще полными слезъ, вскричала: „О, какъ измѣнилась мама! Что съ ней, скажи мнѣ, что съ ней?“ Онъ былъ очень удивленъ и отвѣчалъ: „Ты думаешь она плоха?
