сущій имъ паѳосъ, въ его всеобщей индивидуальности. Эти характеры, въ ихъ наличномъ бытіи, суть, наконецъ, дѣйствительные люди, которые надѣваютъ личины героевъ и представляютъ ихъ въ дѣйствительной, не повѣствовательной, а собственной рѣчи. Какъ существенно для статуи быть сдѣланной человѣческими руками, также существенно нуженъ актеръ для своей маски, — и не только какъ внѣшнее условіе, отъ котораго должно отвлечься художественное наблюденіе. Другими словами, если въ художественномъ произведеніи можно отвлечься отъ актера, то ѳтнмъ только сказано, что искусство еще не заключаетъ въ себѣ истинной, собственной самости.
[(а) Индивидуальности хора, героевъ, божественныхъ силъ]. Всеобщая почва, на которой происходитъ движеніе этихъ формъ, рожденныхъ изъ понятія, есть сознаніе перваго изображающаго слова и его лишеннаго самости, разрозненнаго содержанія. Обычная народная мудрость вообще, находитъ выраженіе въ хорѣ старцевъ. Въ безсиліи хора народъ имѣетъ своего представителя, ибо онъ самъ составляетъ лишь положительный и пассивный матеріалъ противостоящаго ему индивидуальнаго правленія. Лишенный власти отрицанія, народъ не можетъ связать и сохранить вмѣстѣ богатство и пеструю полноту божественной жизни, онъ позволяетъ ей разъединиться и въ своихъ прославляющихъ гимнахъ восхваляетъ всякій единичный моментъ, какъ самостоятельнаго бога, то одного, то другого. Гдѣ народъ почувствуетъ всю серьезность понятія, разрушающаго эти формы и возвышающагося надъ ними, и начнетъ замѣчать, какъ плохо приходится его хваленымъ богамъ, проникнувшимъ туда, гдѣ господствуетъ понятіе, тамъ народъ Самъ не является отрицательной силой, дѣйствующей рѣшительно, но держится такой идеи о богахъ, которая лишена самости, т.-е. сознанія о рокѣ, чуждомъ ему, и произноситъ пустое пожеланіе умиротворенія и слабую рѣчь о помилованіи. Въ страхѣ предъ высшими силами, которыя являются какъ бы непосредственными органами субстанціи, предъ ихъ междоусобною борьбою, предъ простой самостью необходимости, раздробляющей какъ эти высшія силы, такъ и живущихъ, которые съ ними связаны, и въ состраданіи къ этимъ послѣднимъ, которыхъ народъ въ то же время знаетъ, какъ тождественныхъ съ собою, — во всемъ этомъ для него заключается лишь пассивный испугъ предъ этимъ движеніемъ, безпомощное сокрушеніе, а въ концѣ пустой покой подчиненія необходимости, продуктъ которой въ себѣ самомъ постигается не какъ необходимое дѣйствіе характера и не какъ дѣланіе абсолютной сущности.
Въ этомъ созерцающемъ сознаніи, какъ въ безразличной основѣ нредставливанія, духъ появляется не въ своемъ разсѣянномъ многообразіи, но въ простомъ раздвоеніи понятія. Его субстанція поэтому оказывается разорванной на двѣ крайнія силы. Эти элементарныя всеобщія сущности суть въ то же время самосознательныя индивидуальности, т.-е. герои, полагающіе свое сознаніе въ одну изъ этихъ сидъ, въ ней получающіе опредѣленность характера и составляющіе ея дѣятельность и дѣйствительность. — Эта всеобщая индивидуализація начинается, какъ упомянуто, еще отъ непосредственной дѣйствительности собственно наличнаго бытія и представляетъ себя множеству зрителей, которые въ хорѣ имѣютъ свое отраженіе или, скорѣе, свое собственное, выражающее себя представленіе.
Содержаніе и движеніе духа, который здѣсь является для себя предметомъ, разсматривается уже какъ природа и реализація нравственной субстанціи. Въ своей
сущий им пафос, в его всеобщей индивидуальности. Эти характеры, в их наличном бытии, суть, наконец, действительные люди, которые надевают личины героев и представляют их в действительной, не повествовательной, а собственной речи. Как существенно для статуи быть сделанной человеческими руками, также существенно нужен актер для своей маски, — и не только как внешнее условие, от которого должно отвлечься художественное наблюдение. Другими словами, если в художественном произведении можно отвлечься от актера, то фтнм только сказано, что искусство еще не заключает в себе истинной, собственной самости.
[(а) Индивидуальности хора, героев, божественных сил]. Всеобщая почва, на которой происходит движение этих форм, рожденных из понятия, есть сознание первого изображающего слова и его лишенного самости, разрозненного содержания. Обычная народная мудрость вообще, находит выражение в хоре старцев. В бессилии хора народ имеет своего представителя, ибо он сам составляет лишь положительный и пассивный материал противостоящего ему индивидуального правления. Лишенный власти отрицания, народ не может связать и сохранить вместе богатство и пеструю полноту божественной жизни, он позволяет ей разъединиться и в своих прославляющих гимнах восхваляет всякий единичный момент, как самостоятельного бога, то одного, то другого. Где народ почувствует всю серьезность понятия, разрушающего эти формы и возвышающегося над ними, и начнет замечать, как плохо приходится его хваленым богам, проникнувшим туда, где господствует понятие, там народ Сам не является отрицательной силой, действующей решительно, но держится такой идеи о богах, которая лишена самости, т. е. сознания о роке, чуждом ему, и произносит пустое пожелание умиротворения и слабую речь о помиловании. В страхе пред высшими силами, которые являются как бы непосредственными органами субстанции, пред их междоусобною борьбою, пред простой самостью необходимости, раздробляющей как эти высшие силы, так и живущих, которые с ними связаны, и в сострадании к этим последним, которых народ в то же время знает, как тождественных с собою, — во всём этом для него заключается лишь пассивный испуг пред этим движением, беспомощное сокрушение, а в конце пустой покой подчинения необходимости, продукт которой в себе самом постигается не как необходимое действие характера и не как делание абсолютной сущности.
В этом созерцающем сознании, как в безразличной основе нредставливания, дух появляется не в своем рассеянном многообразии, но в простом раздвоении понятия. Его субстанция поэтому оказывается разорванной на две крайние силы. Эти элементарные всеобщие сущности суть в то же время самосознательные индивидуальности, т. е. герои, полагающие свое сознание в одну из этих сид, в ней получающие определенность характера и составляющие её деятельность и действительность. — Эта всеобщая индивидуализация начинается, как упомянуто, еще от непосредственной действительности собственно наличного бытия и представляет себя множеству зрителей, которые в хоре имеют свое отражение или, скорее, свое собственное, выражающее себя представление.
Содержание и движение духа, который здесь является для себя предметом, рассматривается уже как природа и реализация нравственной субстанции. В своей
