равной себѣ всеобщей волѣ элементъ устойчивости или субстанціи, въ которой реализуются ея моменты, она имѣетъ матерію, которую она можетъ превратить въ свою опредѣленность, и поскольку эта субстанція является единичному сознанію въ качествѣ отрицательной, снова образуется организація духовныхъ массъ, каждая пзъ которыхъ состоитъ изъ многихъ индивидуальныхъ сознаній. Эти сознанія, ощущавшія страхъ предъ своимъ абсолютнымъ господиномъ, т.-е. смертью, теперь спокойно принимаютъ отрицаніе и различія, располагаются въ массы и возвращаются къ своему обособленному и ограниченному произведенію, а благодаря этому и къ своей субстанціальной дѣйствительности.
Изъ этого смятенія духъ снова былъ бы отброшенъ къ своему исходному пункту, т.-е. нравственному и реальному міру образованія, который только освѣжился бы и помолодѣлъ отъ проникнувшаго въ души страха передъ господиномъ. Духъ долженъ былъ бы снова совершить этотъ кругъ необходимости и всегда повторять его, если бы результатомъ было только совершенное взаимное проникновеніе самосознанія и субстанціи, проникновеніе, въ которомъ самосознаніе, познавшее противостоящую ему отрицательную силу своей всеобщей сущиости, захотѣло бы знать и найти себя, не какъ особое, но только какъ всеобщее, и поэтому также могло бы допустить предметную, исключающую его, какъ особое, дѣйствительность всеобщаго духа. Но въ абсолютной свободѣ не находились въ взаимодѣйствіи ни сознаніе, погруженное въ многообразное наличное бытіе или обладающее опредѣленными цѣлями и мыслями, ни внѣшній міръ, имѣющій значимость или въ дѣйствительности, или въ мышленіи. Въ ней находится міръ просто въ формѣ сознанія, какъ всеобщая воля, и самосознаніе, обособившееся въ простую самость изъ всего протяженнаго наличнаго бытія или многообразныхъ цѣлей и сужденій. Такимъ образомъ, образованіе, полученное самосознаніемъ во взаимодѣйствіи съ той сущностью, есть самое возвышенное и послѣднее, въ томъ смыслѣ, что самосознаніе видитъ непосредственное исчезновеніе своей чистой простой дѣйствительности и переходъ ея въ пустое ничто. Въ мірѣ образованія самосознаніе не можетъ созерцать свое отрицаніе или отчужденіе въ этой формѣ чистой абстракціи; его отрицаніе наполняется честью или богатствомъ, пріобрѣтеннымъ имъ вмѣсто самости, отъ которой оно отчуждено, или выступаетъ какъ языкъ духа и умозрѣнія, до котораго возвышается разорванное сознаніе; наконецъ, оно есть небо для вѣры или полезность для просвѣщенія. Всѣ эти опредѣленія теряются въ утратѣ, которую самость испытываетъ въ абсолютной свободѣ; послѣднее отрицаніе есть безсмысленная смерть, чистый ужасъ передъ отрицательнымъ, не имѣющимъ въ себѣ ничего положительнаго, ничего наполняющаго. Но вмѣстѣ съ тѣмъ это отрицаніе въ своей дѣйствительности не есть что-то чуждое; оно не является ни всеобщей потусторонней необходимостью, въ которой погибаетъ нравственный міръ, ни единичнымъ примѣромъ собственнаго владѣнія или прихотью владѣющаго, отъ которыхъ разорванное сознаніе видитъ себя зависимымъ. Это отрицаніе есть всеобщая воля, не имѣющая въ этой послѣдней абстракціи ничего положительнаго и иотому не обладающая возможностью чѣмъ-либо пожертвовать. Но только въ силу этого она находится въ непосредственномъ единствѣ съ самосознаніемъ, т.-е. она является чисто положительной, потому что она чисто отрицательна, и безсмысленная смерть, т.-е. лишенная наполненія отрицательность самости, во внутреннемъ
равной себе всеобщей воле элемент устойчивости или субстанции, в которой реализуются её моменты, она имеет материю, которую она может превратить в свою определенность, и поскольку эта субстанция является единичному сознанию в качестве отрицательной, снова образуется организация духовных масс, каждая пз которых состоит из многих индивидуальных сознаний. Эти сознания, ощущавшие страх пред своим абсолютным господином, т. е. смертью, теперь спокойно принимают отрицание и различия, располагаются в массы и возвращаются к своему обособленному и ограниченному произведению, а благодаря этому и к своей субстанциальной действительности.
Из этого смятения дух снова был бы отброшен к своему исходному пункту, т. е. нравственному и реальному миру образования, который только освежился бы и помолодел от проникнувшего в души страха перед господином. Дух должен был бы снова совершить этот круг необходимости и всегда повторять его, если бы результатом было только совершенное взаимное проникновение самосознания и субстанции, проникновение, в котором самосознание, познавшее противостоящую ему отрицательную силу своей всеобщей сущиости, захотело бы знать и найти себя, не как особое, но только как всеобщее, и поэтому также могло бы допустить предметную, исключающую его, как особое, действительность всеобщего духа. Но в абсолютной свободе не находились в взаимодействии ни сознание, погруженное в многообразное наличное бытие или обладающее определенными целями и мыслями, ни внешний мир, имеющий значимость или в действительности, или в мышлении. В ней находится мир просто в форме сознания, как всеобщая воля, и самосознание, обособившееся в простую самость из всего протяженного наличного бытия или многообразных целей и суждений. Таким образом, образование, полученное самосознанием во взаимодействии с той сущностью, есть самое возвышенное и последнее, в том смысле, что самосознание видит непосредственное исчезновение своей чистой простой действительности и переход её в пустое ничто. В мире образования самосознание не может созерцать свое отрицание или отчуждение в этой форме чистой абстракции; его отрицание наполняется честью или богатством, приобретенным им вместо самости, от которой оно отчуждено, или выступает как язык духа и умозрения, до которого возвышается разорванное сознание; наконец, оно есть небо для веры или полезность для просвещения. Все эти определения теряются в утрате, которую самость испытывает в абсолютной свободе; последнее отрицание есть бессмысленная смерть, чистый ужас перед отрицательным, не имеющим в себе ничего положительного, ничего наполняющего. Но вместе с тем это отрицание в своей действительности не есть что-то чуждое; оно не является ни всеобщей потусторонней необходимостью, в которой погибает нравственный мир, ни единичным примером собственного владения или прихотью владеющего, от которых разорванное сознание видит себя зависимым. Это отрицание есть всеобщая воля, не имеющая в этой последней абстракции ничего положительного и иотому не обладающая возможностью чем-либо пожертвовать. Но только в силу этого она находится в непосредственном единстве с самосознанием, т. е. она является чисто положительной, потому что она чисто отрицательна, и бессмысленная смерть, т. е. лишенная наполнения отрицательность самости, во внутреннем
