самому, составляетъ собственную природу его понятія и понятія, какъ такѳ-вого; она есть именно то, что желаетъ удержать Кантъ, дабы прочно сохранить неразличающее себя въ себѣ и потому лишь чуждое понятію представленіе. Такое чуждое понятію представленіе, правда, можетъ смѣло быть противопоставлено отвлеченнымъ опредѣленіямъ рефлексіи или категоріямъ прежней метафизики; ибо оно стоитъ съ ними наравнѣ по односторонности, хотя онѣ выше его по мысли. Напротивъ, тѣмъ болѣе скуднымъ и пустымъ является оно сравнительно съ болѣе глубокими идеями древней философіи о понятіи души или мышленія, напримѣръ съ истинно-умозрительными идеями Аристотеля. Если философія Канта изслѣдовала эти опредѣленія рефлексіи, то тѣмъ болѣе она должна бы была изслѣдовать прочно укоренившуюся отвлеченность пустого я, лишая идею вещи въ себѣ, которая оказывается совершенно ложною именно вслѣдствіе ея отвлеченности; опытъ этого вызывающаго жалобу неудобства самъ есть эмпирическій фактъ, въ чемъ и высказывается неистинность этой отвлеченности.
Кантова критика умозрительной психологіи упоминаетъ лишь мендельсо-ново доказательство безсмертія души; и я привожу здѣсь его опроверженіе еще въ виду достопримѣчательноети того, что ему противопоставляется. Это доказательство основывается на простотѣ души, вслѣдствіе которой (простоты) душа неспособна къ измѣненію, къ переходу въ нѣчто другое во времени. Качественная простота есть выше разсмотрѣнная форма отвлеченія вообще; какъ качественная опредѣленность, она изслѣдовано въ сферѣ бытія, и тамъ было доказано, что качественное, какъ таковое, есть отвлеченно относящаяся къ себѣ опредѣленность и именно потому діалектично и есть лишь переходъ въ нѣчто другое. Относительно же понятія было показано, что разсматриваемое съ точки зрѣнія постоянства, неистребимости и неуничтожаемости оно, напротивъ, потому есть сущее въ себѣ и для себя и вѣчное, что оно есть не отвлеченная, а конкретная простота, не отвлеченно относящееся къ себѣ опредѣленное бытіе, но единство себя самого и своего другого, въ которое оно, стало быть, не можетъ перейти такъ, чтобы оно въ немъ измѣнилось, именно потому что другое, опредѣленное бытіе ееть оно само, и поэтому въ такомъ переходѣ оно приходитъ лишь къ себѣ самому. Между тѣмъ Кантова критика противополагаетъ этому качественному опредѣленію единства понятія количественное. Хотя душа не есть де внѣшнее многообразное,’ не имѣетъ протяженной величины, тѣмъ не менѣе, сознаніе имѣетъ нѣкоторую степень, и душа, какъ все существующее, есть интенсивная величина; тѣмъ самымъ положена возможность перехода въ ничто черезъ постепенное исчезновеніе. Но что же такое это опроверженіе, какъ не примѣненіе къ духу категоріи бытія, интенсивной величины? — опредѣленіе, лишенное въ себѣ всякой истины и уже снятое въ понятіи.
Метафизика, даже та, которая ограничивалась неподвижными понятіями разсудка и не возвышалась до умозрѣнія и до природы понятія и идеи, имѣла своею цѣлью познаніе истины и изслѣдовала свои предметы въ видахъ обнаруженія того, суть ли они нѣчто истинное или нѣтъ, субстанціи или явленія. Побѣда же надъ нею кантовой критики сводится, напротивъ, къ тому, чтобы устранить изслѣдованіе, имѣющее цѣлью истинное и самую эту цѣль; она
самому, составляет собственную природу его понятия и понятия, как такф-вого; она есть именно то, что желает удержать Кант, дабы прочно сохранить неразличающее себя в себе и потому лишь чуждое понятию представление. Такое чуждое понятию представление, правда, может смело быть противопоставлено отвлеченным определениям рефлексии или категориям прежней метафизики; ибо оно стоит с ними наравне по односторонности, хотя они выше его по мысли. Напротив, тем более скудным и пустым является оно сравнительно с более глубокими идеями древней философии о понятии души или мышления, например с истинно-умозрительными идеями Аристотеля. Если философия Канта исследовала эти определения рефлексии, то тем более она должна бы была исследовать прочно укоренившуюся отвлеченность пустого я, лишая идею вещи в себе, которая оказывается совершенно ложною именно вследствие её отвлеченности; опыт этого вызывающего жалобу неудобства сам есть эмпирический факт, в чём и высказывается неистинность этой отвлеченности.
Кантова критика умозрительной психологии упоминает лишь мендельсо-ново доказательство бессмертия души; и я привожу здесь его опровержение еще в виду достопримечательноети того, что ему противопоставляется. Это доказательство основывается на простоте души, вследствие которой (простоты) душа неспособна к изменению, к переходу в нечто другое во времени. Качественная простота есть выше рассмотренная форма отвлечения вообще; как качественная определенность, она исследовано в сфере бытия, и там было доказано, что качественное, как таковое, есть отвлеченно относящаяся к себе определенность и именно потому диалектично и есть лишь переход в нечто другое. Относительно же понятия было показано, что рассматриваемое с точки зрения постоянства, неистребимости и неуничтожаемости оно, напротив, потому есть сущее в себе и для себя и вечное, что оно есть не отвлеченная, а конкретная простота, не отвлеченно относящееся к себе определенное бытие, но единство себя самого и своего другого, в которое оно, стало быть, не может перейти так, чтобы оно в нём изменилось, именно потому что другое, определенное бытие ееть оно само, и поэтому в таком переходе оно приходит лишь к себе самому. Между тем Кантова критика противополагает этому качественному определению единства понятия количественное. Хотя душа не есть де внешнее многообразное,’ не имеет протяженной величины, тем не менее, сознание имеет некоторую степень, и душа, как всё существующее, есть интенсивная величина; тем самым положена возможность перехода в ничто через постепенное исчезновение. Но что же такое это опровержение, как не применение к духу категории бытия, интенсивной величины? — определение, лишенное в себе всякой истины и уже снятое в понятии.
Метафизика, даже та, которая ограничивалась неподвижными понятиями рассудка и не возвышалась до умозрения и до природы понятия и идеи, имела своею целью познание истины и исследовала свои предметы в видах обнаружения того, суть ли они нечто истинное или нет, субстанции или явления. Победа же над нею кантовой критики сводится, напротив, к тому, чтобы устранить исследование, имеющее целью истинное и самую эту цель; она
