шивает существующего с долженствующим и требует только того, чтобы юридическое регулирование соответствовало культурным силам данного социального целого. Правда, что и к этому критерию можно предъявить возражение о различии взглядов на ценность отдельных культурных благ и на роль тех или других человеческих действий в общей экономии социальной жизни. Поэтому и защищаемый Brütt’ом критерий не свободен от элемента случайности и субъективности, который мы ставили в вину другим теориям о долженствующем праве. Это возражение можно признать правильным, но не решающим, так как практическое правоведение разделяет судьбу всех прикладных наук: оно по необходимости несовершенно. Положение судьи и вообще практика-юриста поддается сравнению с положением не только врача, но и педагога. Если воспитание ребенка имеет целью споспешествовать всему, что служит его развитию, и устранять все то, что препятствует этому развитию, то цель эта и делается критерием педагогов, применяющих его, однако, не всегда одинаково: одни ценят больше телесное развитие, другие — духовное, и в этом последнем случае — то объем знаний, то развитие критического интеллекта, то развитие характера. Точно так же и социальный идеал не обходится без субъективного элемента, который выражается, напр., в предпочтении либо хозяйственного, либо духовного развития. Но умозаключать отсюда к невозможности какого бы то ни было объективного критерия для права было бы так же неправильно, как и отрицать идеал только потому, что он не вполне достигается. Кроме того, мы часто наблюдаем общее соглашение в отношении, если не к конечным, то ближайшим социальным целям. Так, напр., увеличение производства при равенстве всех остальных условий, противодействие эксплуатации чужой нужды, борьба с преступностью, алкоголизмом и т. д. могут рассчитывать — по крайней мере, в настоящее время — на общее признание. Споры, разногласие и сомнения возникают только при обсуждении средств, которыми можно достигнуть предположенных целей; и если бы из-за этих споров и сомнений мы отказались от удовлетворительного во всех других отношениях критерия, то нас можно было бы уподобить тому крестьянину немецкой сказки, который, придя к берегу широкой реки, стал дожидаться того, что бы эта река прошла.
Что право может вообще служить предметом научного изучения, представляя собой вовсе не продукт законодательного произвола или пустую игру случайностей, а нечто совершенно необходимое и развивающееся по закону причинности, это сознание не было чуждо еще филосо-
