— 379 — права, такъ и съ охранительными функціями сго иъ отношеніи къ личной свободѣ. Но мм уже говорили, что если бы все право сводилось къ однозвучнымъ приказамъ и запретимъ, то оно представляло бы родъ каторги, въ которой все было бы подчинено принужденію. Если бы всякій законъ приносилъ съ собой на первомъ планѣ обязанности, то гдѣ было бы дышать человѣку въ области права? Если бы вездѣ царила обязанность, то гдѣ было бы право? Слѣдуетъ помнить, что времена, въ которыя обязанности преобладали падъ правомъ, предшествовали у здоровыхъ народовъ взрывамъ революціи.
Къ нашему счастью, ежедневное наблюденіе разворачиваетъ передъ нами такую пеструю картину субъективныхъ нравъ, центръ тяжести которыхъ лежитъ въ правахъ, а не въ обязанностяхъ, предполагаемыхъ на первомъ мѣстѣ понятіемъ нормы, что объ исключеніи зтимъ послѣднимъ понятія субъективнаго права не можетъ быть и рѣчи. Это исключеніе означало бы вмѣстѣ съ тѣмъ и исключеніе личиости, въ которой субъективное право имѣетъ свой корень. Объективное право только признаетъ и защищаетъ субъективныя нрава, по не создаетъ ихъ. Таково, по крайней мѣрѣ, европейское представленіе о субъективномъ цравѣ, которое расходится, можетъ быть, съ міровоззрѣніемъ древнихъ грековъ и римлянъ, но не перестаетъ отъ этого служить опредѣляющимъ началомъ для всей новой культуры. Аристотель училъ, что государство старше личности, такъ какъ цѣлое существуетъ раиыпе своихъ частей. По этому ученію задачей государства должно быть не благо индивида, а его собственное благо. Къ тому же сводится, въ сущности, и господствующее опредѣленіе субъективнаго права, утверждающее созданіе его объективнымъ правопорядкомъ. Но, помимо приведенныхъ выше соображеній, это опредѣленіе опровергается и законодательными постановленіями всѣхъ культурныхъ народовъ какъ о неприкосновенности личности и собственности, такъ и объ исключеніи обратнаго дѣйствія закона.
Поэтому, даже независимо отъ исторической недоказанности пріоритета объективнаго права передъ субъективнымъ, все, и, въ особенности, тѣсная связь между тѣмъ и другимъ правомъ, приводитъ къ заключенію, что представленіе о правахъ и обязанностяхъ, составляющее содержаніе субъективнаго права, возникаетъ одновременно съ представленіемъ объ ограничивающей и защищающей эти права и обязанности нормѣ. Норма регулируетъ данное отношеніе, но вмѣстѣ съ тѣмъ и связывается имъ: она находить его въ соціальной жизни и отражаетъ въ своихъ опредѣленіяхъ, основаніе которыхъ лежитъ въ той же жизни.
Другое мнѣніе, принимающее субъективное право, въ смыслѣ ограниченной области индивидуальной свободы, за первичное понятіе, стоящее впереди объективной нормы, которою оно только регистрируется, принадлежитъ школѣ „естественнаго нрава" н такъ же не можетъ быть признано правильнымъ. Пріоритетъ субъективнаго права передъ объективнымъ
