\ гноимъ источникомъ, законодательную власть, то такой отвѣтъ нельзя считать правильнымъ. Не говоря о томъ, что подобный отвѣтъ наводитъ на другой вопросъ, а именно, чтб такое сама законодательная власть, нс есть-ли и она учрежденіе права, и гдѣ тогда лежитъ ея источникъ и основаніе, мы вездѣ 'находимъ въ силѣ многочисленныя положенія нрава, по бывшія никогда созданіемъ законодателя и но доходившія часто даже до его сознанія. Встрѣчая всюду, рядомъ съ законами, и другія, отличныя отъ него юридическія нормы, мы должны признать, что эти послѣднія имѣютъ не одинъ источникъ своего возипкновепія, и что всякая попытка найти для всѣхъ^шшщиковъ права единый и общій имъ кореШГдолжна быТѣ-чюербдъ осужденаТШ'Ііеудач'У:—
Взглядъ, сводившій всѣ юридическія нормы къ закону, господствовалъ особенно—подъ вліяніемъ то абсолютистическихъ воззрѣній, то недовольства существующими обычаями въ ХУІІІ столѣтіи и нашелъ отголоски также у нѣкоторыхъ новыхъ юристовъ *). Этотъ взглядъ опирается, между прочимъ, и на обычное словоупотребленіе, называющее нерѣдко закономъ всякую норму права, независимо отъ способа ея возникновенія. Но мы увидимъ ниже, когда перейдемъ къ теоріи закона, что это словоупотребленіе не точно, и что законъ въ юридическомъ смыслѣ есть только такая юридическая норма, которая отправляется отъ сознательнаго и сдѣланнаго въ извѣстной формѣ распоряженія государственной власти. Этими признаками законъ отличается отъ „автономіи",— представляющей собою такъ же сознательный актъ воли, но не волн государственной власти,—и другихъ источниковъ права, пе имѣющихъ уже ничего общаго ни съ государственной властью, ни съ какими бы то ни было опредѣленными актами воли. Однимъ изъ такихъ источниковъ служитъ, напр., обычное право, котораго объективное существованіе и примѣненіе въ судахъ, наряду съ закономъ, безспорно, хотя и не зависитъ ни отъ закона, ни оть какихъ бы то ни было опредѣленныхъ актовъ воли. Чтобы объяснить этотъ феноменъ, теорія, сводящая всѣ юридическія нормы къ закону, прибѣгаетъ къ фикціи послѣдующаго одобренія законодателемъ уже существующнхъ обычаевъ. Но не говоря о безполезности фикцій, какъ юридическихъ вымысловъ, для объясненія какихъ бы то ни было явленій, мы замѣтимъ, что приведенная фикція ведетъ къ предположенію о какомъ-то молчаливомъ законодательствѣ, не допустимомъ въ самомъ своемъ понятіи. Всякое законодательство предполагаетъ выраженную явно и въ опредѣленной формѣ волю законодателя, а обычное право примѣняется во множествѣ случаевъ безъ того, чтобы законодатель могъ выразить въ какой бы то ’) См. напр. Bindiug, llandbuch des Strafrechts, I, стр. 197. Laband, Deutsches Staatsrecht, 1. стр. 95, 508, ирим. 1. K ii meli n, Das Gewohnheitsreclit въ JalirbUclier f. Dogmatik, В. XXVII, стр. 193, 209, 216.
