теми же, чем они были тысячелетия тому назад, — право постоянно изменяется. Наука ищет истины, — вопросы права служат интересам партий. Исторические изыскания в этой области составляют лишний балласт, так как право коренится в настоящем каждого народа, ощущается им непосредственно и только извращается от прикосновения к нему юриспруденции.
Так мотивированное отрицание за юриспруденцией достоинства науки не может считаться правильным, так как в нем, с одной стороны просвечивает вера в старую и не требующую более опровержения доктрину так наз. „естественного права“, и с другой — игнорируется принцип развития, установленный в области права исторической школой юристов в Германии еще за 50 лет до того, как этот принцип был положен, благодаря Дарвину, в основу всего научного знания. Но неправильная мотивировка отрицания не говорит ничего против самого отрицания за юриспруденцией права на название науки, и мы сейчас увидим, что это отрицание было бы правильно и служило бы достаточным основанием для непопулярности юриспруденции, если бы эту последнюю следовало понимать так, как понимал ее Кирхман еще до истечения первой половины XIX века, и как продолжает понимать ее огромное большинство и современных нам юристов. При другом понимании то же отрицание было бы неверно, и это дает нам право утверждать, что не юриспруденция, как таковая, а только известное ее понимание и, еще более — применение, должны нести ответственность и за то, что называют „непопулярностью“ юриспруденции.
В чем же состоит это господствующее посейчас понимание, так дискредитирующее юриспруденцию в глазах публики?
Предмет юриспруденции, по общепринятому воззрению, составляет только положительное, т. е. действующее в данной стране и в данное время право, а задачу — истолкование этого же положительного права в видах его применения. „За пределами знания и применения существующего права — нет юриспруденции“, говорил один из виднейших ее представителей, бывший мюнхенский профессор Алоиз Бринц. Другой, еще более высокий авторитет современной юриспруденции, вдохновитель нового гражданского уложения Германии, недавно умерший Виндшейд, называл юриспруденцию прямо „служанкой“ законодателя и, хотя прибавлял, что эта служанка носит на голове корону властителя („Eine Magd mit einer Herrscherkrone“), но не объяснял, почему корона, а не цепи должны символизировать такую служанку. Не рискуя ошибиться, можно сказать, что подавляющее большинство как немецких, так и французских, итальянских и всех других образованных юристов идут еще далее в ограничении предмета и задачи юриспруденции, ставя на место действующего права одно действующее законодательство и устраняя, таким образом, из своего ведения все,
