вовать требованіями этого формализма соображеніямъ цѣлесообразности и справедливости во всѣхъ случаяхъ противорѣчія между тѣми и другими[1]. Вотъ этотъ практическій смыслъ, находившій свое выраженіе въ самыхъ разнообразныхъ пріемахъ юридической техники, вмѣстѣ съ живой юридической казуистикой, стремившейся обнять, не переходя въ схоластику, все богатство дѣйствительной жизни, и составляютъ настоящую силу римской юриспруденціи, достаточно объясняющую и производимое ею до нашихъ дней обаяніе.
Западная Европа знакомитъ насъ въ періодъ своей метафизической стадіи развитія съ другимъ типомъ юриспруденціи, который отличается, въ противоположность римскому, если не отрѣшенностью отъ жизни, то служеніемъ рядомъ съ ней и постороннимъ праву цѣлямъ, и если не отсутствіемъ самостоятельнаго творчества, то слабостью этого творчества и болѣе всего — стремленіемъ къ заимствованію чужихъ юридическихъ идеаловъ. Въ зтой юриспруденціи такъ же преобладаетъ казуистика, но не та, которая плѣняетъ насъ въ римскомъ правѣ, гдѣ она никогда не разрываетъ связи съ живой дѣйствительностью, а совсѣмъ другая, мертвая, схоластическая казуистика, оперирующая одними формальными понятіями и находящая самое большое удовлетвореніе въ комбинаціи возможно рѣдкихъ и парадоксальныхъ случаевъ. Но что болѣе всего характеризуетъ средневѣковое право европейскихъ народовъ, какъ только оно начинаетъ сознавать себя, и даже послѣ-средневѣковое, вплоть до XIX в., право этихъ же народовъ, это то, что оно становится непосредственно на путь заимствованія чужого права, и не частичнаго заимствованія отдѣльныхъ юридическихъ положеній и понятій, а цѣлостнаго заимствованія, обнимающаго собой, въ общемъ, всю совокупность чужого права. Это чужое право, которое продолжаетъ дѣйствовать до нашихъ дней, есть римское, получающее уже поэтому огромное значеніе для всего европейскаго Запада, а черезъ него — какъ для насъ, такъ и для остального культурнаго человѣчества.
Историческій процессъ усвоенія этого права европейскими народами называютъ обыкновенно „рецепціей“ римскаго права, и подъ вліяніемъ его складывается особый типъ юриспруденціи, принимающій въ различныя эпохи и различные оттѣнки.
„Три раза — писалъ Іерингъ — Римъ подчинялъ себѣ міръ: первый разъ своимъ оружіемъ, второй — своей религіей, третій — своимъ правомъ, и всѣ три раза онъ объединилъ міръ: первый разъ — въ государственное единство, второй — единство церкви, третій — единство права"[2]. Это
