“Да”, отвѣчаю я, обернувшись къ спрашиваемой мнѣ дамѣ.
Предо мной не молодая, но очень моложавая, сохранившаяся дама, одѣтая по зимнему, изящно съ претензіей на роскошь.
Я обратилъ на нее вниманіе и раньше, когда пароходъ стоялъ у пристани, когда она трогательно нѣжно прощалась съ молодымъ человѣкомъ, повидимому, ея сыномъ.
Я даже заинтересовался ею. И вотъ, она такъ просто, какъ къ знакомому, обращается ко мнѣ съ вопросомъ.
“Да, я Оберучевъ. А съ кѣмъ имѣю удовольствіе говорить?” отвѣчаю я.
„Я — Колонтай“, отвѣчаетъ она, улыбаясь.
Имя Колонтай было мнѣ знакомо, какъ имя писательницы-соціалистки, и я былъ очень радъ съ ней познакомиться.
Плавно покачивается нашъ “Бергенсфіордъ” по тихимъ волнамъ океана.
Обѣдъ еще не скоро, и мы разговорились съ моей новой, милой знакомой.
Я зналъ, что она большевичка, зналъ ея политическую позицію вообще и во время войны въ частности, такъ что намъ не трудно было найти общія точки для собесѣдованія.
Я сразу поставилъ ей цѣлый рядъ волросовъ для того, чтобы яснѣе опредѣлить ея политическій обликъ.
“Да, я большевичка, отвѣтила она мнѣ, но я не ленинка. У меня нмѣется много разногласій съ нимъ, и я не могу слѣпо идти за нимъ”. Такъ обрисовала она мнѣ свою политическую позицію.
Я узналъ, что она довольно долго прожила въ Америкѣ, и выразилъ удивленіе, что ничего о ней не слышалъ и нигдѣ съ ней не встрѣтился, хотя бывалъ и въ редакціи соціалистической газеты и не отказывалъ себѣ въ нѣсколько сомнительномъ удовольствіи посѣщатъ почти всѣ русскіе митнинги въ Нью-Іоркѣ. Мнѣ показалось это тѣмъ болѣе удивительнымъ что я зналъ, что годъ тому назадъ она была въ Америкѣ и сдѣлала турнэ, читая лекціи по женскому вопросу, лекціи довольно нашумѣвшія. А тутъ — такое удивленіе, такое полное молчаніе.
И я задалъ по этому поводу вопросъ.
Она откровенно мнѣ объяснила, что воздерживалась отъ публичныхъ выступленій, чтобы не повредить ея сыну, студенту-технику, котораго ей черезъ вліятельныхъ друзей удалось устроить въ американской пріемной комиссіи.
