бавокъ преогромное ядро или граната съ порядочную шапку пролетѣло мимо самыхъ моихъ ногъ, ударило недалеко въ землю и, сдѣлавъ огромную рытвину, понеслось дальше. Тутъ сробѣлъ я и потерялся. Опершись на палку и повѣся голову, стоялъ я и не зналъ, что и придумать. Въ эту минуту я испыталъ то, чего дотого времени не испытывалъ. Страшно было быть при орудіяхъ во время перестрѣлки. Куда ни посмотришь—тамъ ранятъ, тамъ убьютъ человѣка, да еще какъ убьютъ!… почти разрывало ядрами; тамъ повалитъ лошадь, тамъ ударитъ въ орудіе или ящикъ; безпрестанно предъ орудіями рветъ и мечетъ рикошетами землю; направо, на возвышенности, на нашихъ глазахъ разноситъ артиллерію, а про визгъ ядеръ и говорить нечего. Ротный командиръ былъ на лошади, а у насъ у каждаго изъ офицеровъ было по два орудія. Убьютъ лошадь, убьютъ или ранятъ человѣка—нужно сдѣлать распоряженіе замѣнить ихъ; нужно смотрѣть, чтобы не было остановки въ снарядахъ; нужно обратить вниманіе, какъ ложатся снаряды и приказать какъ наводить орудія. Начиная отъ штабсъ-капитана почти каждый выстрѣлъ повѣряли сами офицеры и могу сказать, что всѣ исполняли свое дѣло какъ слѣдуетъ. Значитъ страхъ не былъ таковъ, чтобы забывали свои обязанности и не исполняли ихъ по мѣрѣ возможности. Тутъ приходила мнѣ мысль, что пожалуй ни при осадѣ города Трои, ни на Куликовомъ полѣ не было такихъ страстей. Тамъ въ рукопашномъ бою можетъ-быть и больше убивали людей, но по крайней мѣрѣ видны были наносимые удары; а тутъ каждое мгновеніе долженъ ожидать, что разорветъ тебя ядромъ въ пухъ и прахъ. Опершись на палку, стоялъ я въ такомъ безвыходномъ положеніи. Кругомъ французы, со всѣхъ сторонъ ядра.... Вспомнилъ я о Богѣ и думаю: «Господи! неужели мнѣ здѣсь назначено умереть?» и кажется заплакалъ. Въ двадцать лѣтъ съ небольшимъ, при здоровьи, умирать не
