Почти безпрерывно съ бака жгли фальшфейеры и время отъ времени пускали ракеты.
Такъ прошелъ часъ, другой, какъ вдругъ потянулъ вѣтерокъ и туманная мгла стала понемногу прочищаться...
И капитанъ радостно проговорилъ, обращаясь къ старшему штурману:
— Прочищается, Степанъ Ильичъ!
— Какъ будто къ тому идетъ! весело отвѣчалъ старшій штурманъ.
Къ одиннадцати часамъ корветъ уже вышелъ изъ туманной мглы. Она темною густою пеленой осталась за нимъ. Впереди горизонтъ былъ чистъ. На небѣ сіяла луна и мигали звѣзды.
Жуткое чувство, которое не покидало Ашанина съ начала вахты, внезапно исчезло, и онъ полною грудью, весело и радостно крикнулъ:
— Впередъ хорошенько смотрѣть!
И часовые на бакѣ такъже радостно отвѣтили.
— Есть, смотримъ!
Колоколъ ужъ не звонилъ и свистокъ не гудѣлъ. И словно съ корвета были сняты чары. Онъ весь со своими мачтами и снастями вырисовывался въ полусвѣтѣ лунной ночи.
— Ну теперь, я думаю, намъ можнои соснуть, Степанъ Ильичъ? промолвилъ капитанъ, обращаясь къ старшему штурману.
— Вполнѣ можно-съ, Василій Ѳедорычъ. Къ Татарскому проливу подойдемъ не раньше утра...
— Самый полный ходъ впередъ! весело крикнулъ капитанъ въ переговорную трубку и двинулъ ручку машиннаго телеграфа.
Машина застучала сильнѣе.
— Когда мѣнять курсъ будемъ... Въ четыре утра?
— Въ четыре...
— Такъ передайте на вахту, чтобы меня разбудили
