— А славно треплетъ насъ, Степанъ Ильичь... Право, славно.
Почтенный Степанъ Ильичъ, проплававшій болѣе половины своей пятидесятилѣтней жизни и видавшій не мало бурь и штормовъ и увѣренный, что кому суждено потонуть въ морѣ, тотъ потонетъ, —стоялъ въ своемъ тепломъ старенькомъ пальто, окутанный шарфомъ, съ надѣтою на затылокъ старенькою фуражкой, которую онъ называлъ «штормовою», съ такимъ же спокойствіемъ, съ какимъ бы сидѣлъ въ креслѣ гдѣ-нибудь въ комнатѣ и покуривалъ бы сигару. Онъ видѣлъ, что «штромяга», какъ онъ выражался, «форменный», но понималъ, что «Коршунъ» доброе и хорошее судно, а капитанъ —хорошій морякъ, а тамъ—все въ рукахъ Господа Бога.
— Ну, батенька, славнаго мало, отвѣчалъ Степанъ Ильичъ. —Лучше бы было, если бъ мы проскочили Нѣмецкое море безъ шторма... Ишь вѣдь какъ валяетъ, прибавилъ старый штурманъ, не чувствовавшій самъ никакого неудобства отъ того, что «валяетъ» и уже ощущавшій потребность выпить стаканъ, другой горячаго чая. —Здѣсь, батенька, преподлая качка... Навѣрное, многихъ укачала!.. А васъ не мутитъ?...
— Нѣтъ, нисколько! похвасталъ Невзоровъ, хотя и чувствовалъ приступы тошноты.
— Внизу разлимонитъ... Ужъ такая здѣсь толчея... Это нето, что океанская качка... Та благородная качка, правильная и даже пріятная, а эта самая что ни на есть подлая.
— Право! Больше право! Такъ держать! крикнулъ капитанъ рулевымъ.
Но волна таки ворвалась, чуть было не смыла висѣвшій на боканцахъ 1) катеръ и обдала матросовъ.
Матросы отряхнулись, словно утки отъ воды, и снова стоятъу своихъ снастей, молчаливые и серіозные. На всѣхъ, поверхъ теплыхъ фланелевыхъ рубахъ, надѣты пальто-бурш-
1) Боканцы, или шлюпъ-балки — слегка изогнутые железные брусья, на которыхъ висятъ гребныя суда.
