морякамъ приходилось довольствоваться солониной и консервами.
Чѣмъ ближе подходилъ праздникъ, тѣмъ озабоченнѣе и серьезнѣе становился Коноплевъ и чаще обглядывалъ со всѣхъ сторонъ „Ваську“. Хотя онъ, благодаря особеннымъ заботамъ своего покровителя, и не жирѣлъ и былъ, относительно, не особенно соблазнительнымъ для убоя, хоть и довольно виднымъ и бойкимъ боровкомъ, а все-таки… неизвѣстно, какое выйдетъ ему рѣшеніе, и не пропадутъ ли втуне всѣ заботы и таинственные уроки?
Такія мысли нерѣдко приходили въ послѣднее время Коноплеву и волновали его.
Тѣмъ не менѣе онъ по прежнему занимался со своимъ любимцемъ въ послѣобѣденнный часъ въ укромномъ уголкѣ кубрика, заботился объ его моціонѣ и съ какою-то особенною нѣжностью чесалъ Васькины спину и брюхо и называлъ ласковыми именами.
И бѣлый боровокъ, значительно развившійся отъ общенія съ такимъ умнымъ и добрымъ педагогомъ, — казалось, понималъ и цѣнилъ заботы и ласку своего наставника и, въ отвѣтъ на ласку, благодарно лизалъ шершавую руку матроса, какъ бы доказывая, что и свиная порода способна на проявленіе нѣжныхъ чувствъ.
Насталъ сочельникъ.
Моряки уже плыли на „Казакѣ“ пятьдесятъ пятый день, не видѣвши береговъ, и приближались къ
