И боцманъ невольно повелъ своимъ умнымъ чернымъ глазомъ на красноватую, большую правую руку лейтенанта, мирно покоющуюся на штанинѣ, и громко, весело и убѣжденно отвѣтилъ, слегка выпячивая для большого почтенія грудь.
— Понялъ, ваше благородіе!
Главное, братецъ, чтобы эти мерзавцы не изгадили намъ полубы, — продолжалъ уже совсѣмъ смягченнымъ и какъ бы конфиденціальнымъ тономъ, старшій офицеръ, видимо вполнѣ довольный, что его любимецъ, дока-боцманъ, отлично его понимаетъ. — Особенно, эта свинья съ поросятами…
— Самые, можно сказать, неряшливые пассажиры, ваше благородіе! — замѣтилъ и боцманъ уже менѣе офиціально.
— Не пускать ихъ изъ хлѣва. Да у быковъ подстилки чаще мѣнять!
— Слушаю, ваше благородіе!
— И вообще, чтобы и у птицъ, и у скотины было чисто… Ты кого къ нимъ назначилъ?
— Артюшкина и Коноплева. Одного къ птицѣ, другого къ животной, ваше благородіе!
— Такихъ бабъ-матросовъ? — удивленно спросилъ старшій офицеръ.
— Осмѣлюсь доложить, ваше благородіе, что они негодящіе только по флотской части…
— Я и говорю: бабы! Зачѣмъ же ты такихъ назначилъ? — нетерпѣливо перебилъ лейтенантъ.
— По той причинѣ, что они привержены къ сухопутной работѣ, ваше благородіе!
— Какая жъ на суднѣ такая сухопутная работа, по твоему?
