Страница:Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома, 1908.djvu/186

Эта страница была вычитана


— 154 —

Когда пароходъ скрипя, пыхтя и свистя отчалилъ отъ пристани и началъ медленно подвигаться вдоль рѣки, женщина вернулась на свое старое мѣсто. Тамъ сидѣлъ негроторговецъ — ребенокъ исчезъ.

— Что такое? гдѣ онъ? спрашивала она, дико озираясь.

— Люси, отвѣчалъ торговецъ, — твоего ребенка унесли, лучше тебѣ сразу узнать это. Видишь ли, я зналъ, что тебѣ нельзя жить съ нимъ на югѣ, и я подыскалъ для него превосходное семейство, гдѣ его хорошо воспитаютъ, ему тамъ будетъ лучше, чѣмъ у тебя.

Торговецъ достигъ той степени христіанскаго и политическаго совершенства, какую въ послѣднее время рекомендавали намъ нѣкоторые проповѣдники и политики сѣверныхъ штатовъ: онъ побѣдилъ въ себѣ всѣ человѣческія слабости и предразсудки. Сердце его сдѣлалось такимъ, какимъ могло бы быть и ваше, сэръ, при надлежащемъ воспитаніи. Безумный взглядъ ужаса и отчаянія, брошенный на него женщиной, могъ бы смутить менѣе опытнаго человѣка; но онъ привыкъ къ этому. Онъ сотни разъ видалъ подобные же взгляды. Вы тоже можете привыкнуть къ этому, читатель; наши политики всѣми силами стараются пріучить къ нимъ наши сѣверные штаты во славу Союза. Торговецъ смотрѣлъ на это черное лицо, искаженное мукой смертельнаго страданія, на эти судорожно сжатыя руки, на это прерывистое дыханіе, какъ на неизбѣжныя непріятности негроторговли и боялся одного, чтобы она не вздумала кричать и не вызвала скандала на пароходѣ. Онъ, подобно прочимъ сторонникамъ нашихъ своеобразныхъ учрежденій, всего больше боялся шуму.

Но женщина не кричала. Ударъ попалъ слишкомъ мѣтко въ самое сердце, не было ни крику, ни слезъ.

Она сидѣла, какъ ошеломленная. Руки ея безжизненно опустились, глаза смотрѣли, ничего не видя, какъ сквозь сонъ до нея доходилъ шумъ парохода и грохотъ машины, бѣдное, на смерть раненое сердце ни крикомъ, ни слезой не выдавало своего нестерпимаго горя. Она была совершенно спокойна.

Торговецъ, который ради собственной выгоды былъ почти настолько же гуманенъ, какъ и многіе изъ нашихъ политиковъ, считалъ своею обязанностью утѣшать ее по возможности.

— Я знаю, что съ первоначала это очень тяжело, Люси, — обратился онъ къ ней, — но такая красивая и разумная женщина не должна предаваться горю. Ты сама видишь, что это было необходимо и теперь ужь все равно его не вернуть.


Тот же текст в современной орфографии

Когда пароход скрипя, пыхтя и свистя отчалил от пристани и начал медленно подвигаться вдоль реки, женщина вернулась на свое старое место. Там сидел негроторговец — ребенок исчез.

— Что такое? где он? спрашивала она, дико озираясь.

— Люси, отвечал торговец, — твоего ребенка унесли, лучше тебе сразу узнать это. Видишь ли, я знал, что тебе нельзя жить с ним на юге, и я подыскал для него превосходное семейство, где его хорошо воспитают, ему там будет лучше, чем у тебя.

Торговец достиг той степени христианского и политического совершенства, какую в последнее время рекомендовали нам некоторые проповедники и политики северных штатов: он победил в себе все человеческие слабости и предрассудки. Сердце его сделалось таким, каким могло бы быть и ваше, сэр, при надлежащем воспитании. Безумный взгляд ужаса и отчаяния, брошенный на него женщиной, мог бы смутить менее опытного человека; но он привык к этому. Он сотни раз видал подобные же взгляды. Вы тоже можете привыкнуть к этому, читатель; наши политики всеми силами стараются приучить к ним наши северные штаты во славу Союза. Торговец смотрел на это черное лицо, искаженное мукой смертельного страдания, на эти судорожно сжатые руки, на это прерывистое дыхание, как на неизбежные неприятности негроторговли и боялся одного, чтобы она не вздумала кричать и не вызвала скандала на пароходе. Он, подобно прочим сторонникам наших своеобразных учреждений, всего больше боялся шуму.

Но женщина не кричала. Удар попал слишком метко в самое сердце, не было ни крику, ни слез.

Она сидела, как ошеломленная. Руки её безжизненно опустились, глаза смотрели, ничего не видя, как сквозь сон до неё доходил шум парохода и грохот машины, бедное, на смерть раненое сердце ни криком, ни слезой не выдавало своего нестерпимого горя. Она была совершенно спокойна.

Торговец, который ради собственной выгоды был почти настолько же гуманен, как и многие из наших политиков, считал своею обязанностью утешать ее по возможности.

— Я знаю, что с первоначала это очень тяжело, Люси, — обратился он к ней, — но такая красивая и разумная женщина не должна предаваться горю. Ты сама видишь, что это было необходимо и теперь уж всё равно его не вернуть.