На это почтенный дѣдъ отвѣчаетъ, что онъ не только не подѣлится съ тою услужливостью, какую всегда пріятно встрѣчать въ человѣкѣ его лѣтъ, но что онъ разсердится и, когда только встретится съ нимъ, будетъ его бранить и ругать. Изъ этого слѣдуетъ весьма натуральный вопросъ: зачѣмъ подобное состояніе дѣлъ длится такъ долго? Не лучше ли бъ было, когда бы старикъ рѣшился развязать кошелекъ и выдать малую-толику звонкой монеты? Тогда всѣ были бъ довольны.
Эта рѣчь была произнесена со многими выразительными жестами, и Сюивеллеръ кончилъ ее, всунувъ въ ротъ набалдашникъ трости своей какъ-бы для того, чтобы поставить себя въ невозможность помѣшать дѣйствію, которое рѣчь его должна была произвесть.
— Зачѣмъ преследуешь ты меня? спросилъ старикъ, обратившись къ внуку. Зачѣмъ приводишь сюда товарищей распутной жизни своей? Сколько разъ повторялъ я тебѣ, что я бѣденъ и провожу жизнь въ трудахъ и нуждѣ?
— Сколько разъ порторялъ я вамъ, что вы меня не обманете?
— Ты избралъ себѣ дорогу и слѣдуй по ней; оставь меня и Нелли въ покоѣ.
— Нелли подрастаетъ и, воспитанная вами, она скоро забудетъ брата своего, если я перестану посѣщать ее.
— Берегись, вскричалъ старикъ съ блестящими отъ гнѣву глазами: чтобы она тебя не забыла, когда, ты босой и въ рубищѣ будешь таскаться по улицамъ, а она проѣдетъ мимо тебя въ своемъ экипажѣ.
— То есть, когда она получитъ деньги ваши. Слышите ли, господа, это говоритъ бѣднякъ!
— А между-тѣмъ, сказалъ старику понизивъ голосъ и говоря какъ человѣкъ, размышляющій вслухъ, мы точно бѣдны и живемъ бѣдняками. Я забочусь и хлопочу о бѣдной молодой дѣвушкѣ, которая никому зла не сдѣлала, а между-темъ ничто̀ не удается мнѣ. Надежда и терпѣріе! Терпѣніе и надежда!
Эти слова были произнесены такъ тихо, что друзья не могли слыхать ихъ. Сюивеллеру показалось, что старикъ колебался, вслѣдствіе краснорѣчія его; онъ толкнулъ
На это почтенный дед отвечает, что он не только не поделится с тою услужливостью, какую всегда приятно встречать в человеке его лет, но что он рассердится и, когда только встретится с ним, будет его бранить и ругать. Из этого следует весьма натуральный вопрос: зачем подобное состояние дел длится так долго? Не лучше ли б было, когда бы старик решился развязать кошелек и выдать малую толику звонкой монеты? Тогда все были б довольны.
Эта речь была произнесена со многими выразительными жестами, и Сюивеллер кончил её, всунув в рот набалдашник трости своей как бы для того, чтобы поставить себя в невозможность помешать действию, которое речь его должна была произвесть.
— Зачем преследуешь ты меня? спросил старик, обратившись к внуку. Зачем приводишь сюда товарищей распутной жизни своей? Сколько раз повторял я тебе, что я беден и провожу жизнь в трудах и нужде?
— Сколько раз порторял я вам, что вы меня не обманете?
— Ты избрал себе дорогу и следуй по ней; оставь меня и Нелли в покое.
— Нелли подрастает и, воспитанная вами, она скоро забудет брата своего, если я перестану посещать её.
— Берегись, вскричал старик с блестящими от гнева глазами: чтобы она тебя не забыла, когда, ты босой и в рубище будешь таскаться по улицам, а она проедет мимо тебя в своем экипаже.
— То есть, когда она получит деньги ваши. Слышите ли, господа, это говорит бедняк!
— А между тем, сказал старику понизив голос и говоря как человек, размышляющий вслух, мы точно бедны и живем бедняками. Я забочусь и хлопочу о бедной молодой девушке, которая никому зла не сделала, а между тем ничто не удается мне. Надежда и терперие! Терпение и надежда!
Эти слова были произнесены так тихо, что друзья не могли слыхать их. Сюивеллеру показалось, что старик колебался, вследствие красноречия его; он толкнул
