тери насъ родившія, сестры насъ цѣловавшія, первоистокъ, откуда, какъ капли и взрывныя струи, мы истекли въ словесномъ своемъ ликѣ. Но если бы въ рѣчи нашей были только гласныя, мы не умѣли бы говорить,—гласными лишь голосили бы въ текучей безформенной влажности, какъ плещущія воды разлива.
А согласные, мужскою своей твердою силой, упорядочили, согласовали разлившееся изобиліе, встали дамбой, плотиной, длиннымъ моломъ, отрѣзающимъ полосу Моря, четкимъ прошли русломъ, направляющимъ воды къ сознательной работѣ. Все же, хоть властительны согласные, и распоряжаются они, считая себя настоящими хозяевами слова, не на согласной, а на гласной бываетъ удареніе въ каждомъ словѣ. Тутъ не поможетъ даже большое и наибольшее количество самыхъ выразительныхъ согласныхъ. Скажите Русалка. Здѣсь семь звуковъ. Согласныхъ больше. Но я слышу только одно вкрадчивое А. Много ли звуковъ, болѣе выразительно-слышныхъ чѣмъ Щ или Ц, и такихъ препоной встающихъ какъ П. Но скажите слово Плакальщица. Я опять лишь слышу рыдающее А.
Вотъ, едва я началъ говорить о буквахъ,—
тери нас родившие, сестры нас целовавшие, первоисток, откуда, как капли и взрывные струи, мы истекли в словесном своем лике. Но если бы в речи нашей были только гласные, мы не умели бы говорить, — гласными лишь голосили бы в текучей бесформенной влажности, как плещущие воды разлива.
А согласные, мужскою своей твердою силой, упорядочили, согласовали разлившееся изобилие, встали дамбой, плотиной, длинным молом, отрезающим полосу Моря, четким прошли руслом, направляющим воды к сознательной работе. Всё же, хоть властительны согласные, и распоряжаются они, считая себя настоящими хозяевами слова, не на согласной, а на гласной бывает ударение в каждом слове. Тут не поможет даже большое и наибольшее количество самых выразительных согласных. Скажите Русалка. Здесь семь звуков. Согласных больше. Но я слышу только одно вкрадчивое А. Много ли звуков, более выразительно-слышных чем Щ или Ц, и таких препоной встающих как П. Но скажите слово Плакальщица. Я опять лишь слышу рыдающее А.
Вот, едва я начал говорить о буквах, —
