такія формы, какихъ не достигъ языкъ гордыхъ Римлянъ, знаетъ своимъ воображеніемъ, какъ появились въ Мірѣ лики.
Въ первозданьи Мурамура
Создалъ много-много черныхъ
Малыхъ ящерицъ проворныхъ.
Змѣйно-тонкая ихъ шкура
По корѣ деревъ мерцала,
Какъ мерцаетъ въ наши дни.
Ими тѣшился не мало,
Вѣдь нарядныя они.
Размышлялъ онъ, кто же будетъ
Между ними, но надъ ними,
Кто-нибудь изъ нихъ, для нихъ,
Коли нужно, такъ разсудитъ,
Коль веселье, легкій будетъ
Въ пляскѣ быстрой править ими,
Межь деревъ и травъ густыхъ.
Вотъ онъ выбралъ, вотъ намѣтилъ,
Между ящерицъ проворныхъ
Быстрымъ взоромъ быстро встрѣтилъ,
Прикоснулся ихъ лица,
Носъ мелькнулъ, глаза и брови,
Щеки, въ свѣтѣ теплой крови,
Все довелъ онъ до конца.
Поперечно чуть касался
Указательнымъ перстомъ,
Ротъ румяный засмѣялся,
Зубы бѣлые со ртомъ.
такие формы, каких не достиг язык гордых Римлян, знает своим воображением, как появились в Мире лики.
В первозданьи Мурамура
Создал много-много черных
Малых ящериц проворных.
Змейно-тонкая их шкура
По коре дерев мерцала,
Как мерцает в наши дни.
Ими тешился немало,
Ведь нарядные они.
Размышлял он, кто же будет
Между ними, но над ними,
Кто-нибудь из них, для них,
Коли нужно, так рассудит,
Коль веселье, легкий будет
В пляске быстрой править ими,
Меж дерев и трав густых.
Вот он выбрал, вот наметил,
Между ящериц проворных
Быстрым взором быстро встретил,
Прикоснулся их лица,
Нос мелькнул, глаза и брови,
Щеки, в свете теплой крови,
Всё довел он до конца.
Поперечно чуть касался
Указательным перстом,
Рот румяный засмеялся,
Зубы белые со ртом.