Это благое дѣло восхвалитъ—возноситъ мысль мою.
Сочетавшійся нѣкогда узами съ младшими ловцами жемчуга, какъ ихъ знакъ рожденья знаменуетъ это лепетомъ, недругъ спѣсивый рѣшилъ испытать великій валъ. Мерзкій ликъ двойной, огибая полуостровъ, онъ подошелъ, и предъ нимъ преграда—вотъ. Трижды онъ приходилъ, обсидіановое зеркало, число ихъ убывало трижды. И вдали отъ полуострова оставался онъ на великомъ валу; тутъ внезапная буря швырнула изогнутый его челнокъ, и испиватель крови досыта пилъ онъ воду.
Да будетъ же дважды онъ пригвожденъ, на землѣ и на морѣ, къ полуострову, къ двадцати странамъ Толлана, черезъ него когда-то сожженнымъ, опустошеннымъ, покинутымъ.
Да, мы явили вѣнецъ Владыки, который искали когда-то въ Океанѣ, гдѣ онъ былъ близь домовъ нашихъ, тамъ, гдѣ ложится Солнце. Мы ловили жемчугъ когда-то, мы опускали когда-то въ глубину тростниковую корзину, и человѣкъ, погружаясь, наполнялъ ее. Онъ поднимался, чтобы вздохнуть, и быстро другой заступалъ его, спѣшилъ любой, когда-то, и нырялъ въ водную пропасть, мы брали необходимое, принимали излишекъ, когда-то.
Чу, потомъ, Ураганъ, взорвался, Океанъ взметнулся, горькій, билъ волной, билъ волну, волны били, разбили укрѣпленныя стѣны святилища, очаги, жилища, челноки, все разбилось, что было привязано. Что приканачено было кругомъ, упало гурьбой.
Вотъ, все было разрушено, опрокинуто, и блуждающее племя стало искать свой путь въ низинѣ, вкругъ Моря пошло, направляясь толпой, вкругъ Моря, вдаль.
Идя, мы искали путей охотниковъ, пастуховъ, землекоповъ нечистыхъ, людей, стерегущихъ овецъ, и блюдущихъ стада, загрязненныхъ, бродячихъ, что отъ мѣста къ мѣсту идутъ, всегда, все дальше. Не говорило тогда языкомъ Майевъ содружество, огонь, что сверкалъ во мракѣ, огонь, что таился подъ пепломъ, когда-то.
Предложилъ кочевникъ быть указующимъ дорогу, помочь намъ; однако, нестройнымъ былъ путь, и не направляло его ни Новолунье, ни убываніе дня, ни Солнце, когда-то.
И пока мы шли, прежде чѣмъ быть здѣсь, по землямъ заросшимъ,
Это благое дело восхвалит — возносит мысль мою.
Сочетавшийся некогда узами с младшими ловцами жемчуга, как их знак рожденья знаменует это лепетом, недруг спесивый решил испытать великий вал. Мерзкий лик двойной, огибая полуостров, он подошел, и пред ним преграда — вот. Трижды он приходил, обсидиановое зеркало, число их убывало трижды. И вдали от полуострова оставался он на великом валу; тут внезапная буря швырнула изогнутый его челнок, и испиватель крови досыта пил он воду.
Да будет же дважды он пригвожден, на земле и на море, к полуострову, к двадцати странам Толлана, через него когда-то сожженным, опустошенным, покинутым.
Да, мы явили венец Владыки, который искали когда-то в Океане, где он был близ домов наших, там, где ложится Солнце. Мы ловили жемчуг когда-то, мы опускали когда-то в глубину тростниковую корзину, и человек, погружаясь, наполнял ее. Он поднимался, чтобы вздохнуть, и быстро другой заступал его, спешил любой, когда-то, и нырял в водную пропасть, мы брали необходимое, принимали излишек, когда-то.
Чу, потом, Ураган, взорвался, Океан взметнулся, горький, бил волной, бил волну, волны били, разбили укрепленные стены святилища, очаги, жилища, челноки, всё разбилось, что было привязано. Что приканачено было кругом, упало гурьбой.
Вот, всё было разрушено, опрокинуто, и блуждающее племя стало искать свой путь в низине, вкруг Моря пошло, направляясь толпой, вкруг Моря, вдаль.
Идя, мы искали путей охотников, пастухов, землекопов нечистых, людей, стерегущих овец, и блюдущих стада, загрязненных, бродячих, что от места к месту идут, всегда, всё дальше. Не говорило тогда языком Майев содружество, огонь, что сверкал во мраке, огонь, что таился под пеплом, когда-то.
Предложил кочевник быть указующим дорогу, помочь нам; однако, нестройным был путь, и не направляло его ни Новолунье, ни убывание дня, ни Солнце, когда-то.
И пока мы шли, прежде чем быть здесь, по землям заросшим,
