что принцъ будетъ своевольнымъ, преступнымъ, властнымъ, что онъ возстанетъ на отца, и наполнитъ смутой и дерзкими преступленіями царство. Итакъ, чтобы избѣгнуть этого, онъ съ самаго рожденія заключаетъ Сехисмундо въ башню, основаніе которой служитъ тюрьмой. Сехисмундо, въ одну изъ томительныхъ минутъ, выражаетъ въ пѣвучихъ строкахъ скорбь о своей судьбѣ, и въ это мгновеніе, когда онъ постигаетъ, что законъ всего, возникающаго въ Природѣ, свобода, въ башнѣ видѣнъ свѣтъ. Сехисмундо восклицаетъ:—
О, небо, я узнать хотѣлъ бы,
За что ты мучаешь меня?
Какое зло тебѣ я сдѣлалъ,
Впервые свѣтъ увидѣвъ дня!
Но, разъ родился, понимаю,
Въ чемъ преступленіе мое:
Твой гнѣвъ моимъ грѣхомъ оправданъ,
Грѣхъ величайшій—бытіе.
Тягчайшее изъ преступленій—
Родиться въ мірѣ. Это такъ.
Но я одно узнать хотѣлъ бы,
И не могу понять никакъ.
О, небо, если мы оставимъ
Вину рожденья въ сторонѣ,
Чѣмъ оскорбилъ тебя я больше,
Что кары больше нужно мнѣ?
Не рождены ли всѣ другіе,
А, если рождены, тогда
Зачѣмъ даны имъ предпочтенья,
Которыхъ я лишенъ всегда?
Родится птица, вся—какъ праздникъ,
Вся—красота и быстрый свѣтъ,—
И лишь блеснетъ, цвѣтокъ перистый,
Или порхающій букетъ.
Она ужь мчится въ вольныхъ сферахъ,
Вдругъ пропадая въ вышинѣ:
А съ духомъ болѣе обширнымъ,
Свободы меньше нужно мнѣ?
Родится звѣрь, съ пятнистымъ мѣхомъ,
Весь—разрисованный узоръ,
Какъ символъ звѣздъ, рожденный кистью,
Искусно мѣткой съ давнихъ поръ,—
что принц будет своевольным, преступным, властным, что он восстанет на отца, и наполнит смутой и дерзкими преступлениями царство. Итак, чтобы избегнуть этого, он с самого рождения заключает Сехисмундо в башню, основание которой служит тюрьмой. Сехисмундо, в одну из томительных минут, выражает в певучих строках скорбь о своей судьбе, и в это мгновение, когда он постигает, что закон всего, возникающего в Природе, свобода, в башне виден свет. Сехисмундо восклицает: —
О, небо, я узнать хотел бы,
За что ты мучаешь меня?
Какое зло тебе я сделал,
Впервые свет увидев дня!
Но, раз родился, понимаю,
В чём преступление мое:
Твой гнев моим грехом оправдан,
Грех величайший — бытие.
Тягчайшее из преступлений —
Родиться в мире. Это так.
Но я одно узнать хотел бы,
И не могу понять никак.
О, небо, если мы оставим
Вину рожденья в стороне,
Чем оскорбил тебя я больше,
Что кары больше нужно мне?
Не рождены ли все другие,
А, если рождены, тогда
Зачем даны им предпочтенья,
Которых я лишен всегда?
Родится птица, вся — как праздник,
Вся — красота и быстрый свет, —
И лишь блеснет, цветок перистый,
Или порхающий букет.
Она уж мчится в вольных сферах,
Вдруг пропадая в вышине:
А с духом более обширным,
Свободы меньше нужно мне?
Родится зверь, с пятнистым мехом,
Весь — разрисованный узор,
Как символ звезд, рожденный кистью,
Искусно меткой с давних пор, —