гносеологии (Кассирер) или с проблемой истории культуры (В. Шмидт). Под другим углом зрения эти проблемы ставятся в материалистическом языкознании, в частности — в яфетической теории (см.).
Для оперирующих сравнительным методом компаративистов-натуралистов, отбросивших метафизическое понятие «духа народа» и заменивших его метафизическим понятием «организма языка», цель сравнения меняется. Для них представляется возможным — путем сопоставления единичных сходных языковых явлений, путем обычной в естественных науках индукции,— «создать анатомию и физиологию языка, учение о его организме и механизме» (Бопп, Vergleichende Grammatik, 1833), установить господствующие в языке законы развития, «одни и те же законы, правящие в языке и на берегах Ганга и на берегах Сены и По» (Шлейхер, 1850), и далее,— классифицировать языки, проследив происхождение родственных видов от общего предка. «Исходя из гипотезы постепенного индивидуализирования всей органической жизни на земле, геология определяет необходимые периоды ее развития и самую продолжительность ее; так и грамматика, когда она достигнет окончательных результатов и установит взаимоотношения всех языковых семей, сможет вероятно вычислить время, потребное для развития всех языков от первоначального единства до настоящего многообразия» (Рапп, Die Vergleichende Grammatik als Naturlehre). Наконец путем сопоставления представлялось возможным восстановить древнейшие, уже вымершие формы языка, подобно тому как палеонтология восстанавливает вымершие формы органической жизни. «С помощью установленных этим путем законов мы можем с уверенностью восстановить, реконструировать те формы языка, которые должны были предшествовать известным нам его формам» (Шлейхер, «Die deutsche Sprache»). Шлейхер был так уверен в реальности своих реконструкций, что написал даже басню на «индо-европейском праязыке».
Для младограмматиков, отказавшихся от представления о языке как об организме и изменивших понимание лингвистического закона, изменяется и основная цель сравнительного метода. Восстановление «индо-европейского» и других праязыков (а сравнительный метод, начиная со второй четверти 19 в., захватывает решительно все области Я. — в области романских языков он закрепляется трудами Дица и его школы, в области балтийских — трудами Шлейхера, в области славянских — Миклошича, в области кельтских — Цейсса, в области финноугорских — Боллера, Буденца, Альквиста, Доннера, в области тюркских — Радлова и т. д.; во многих случаях Я. 19 в. лишь уточняет здесь гипотезы и построения 17 и 18 вв.) отступает на задний план; более того, в порыве молодого задора младограмматики зовут лингвистику «прочь из затуманенного гипотезами душного круга, где куются индо-германские праформы, на свежий воздух осязаемой действительности и современности» (Бругман и Остгоф. Предисловие к «Morphologische Untersuchungen», 1878). Сравнение становится средством для установления звуковых соответствий между различными «родственными» языками или между различными засвидетельствованными в памятниках эпохами существования одного и того же языка. «Фонетика становится самоцелью». Морфология является лишь ее приложением: «два момента — закономерные звуковые изменения и влияние аналогий объясняют наличные в определенный период формы языка, и только с этими двумя моментами надо считаться» (Лескин, Die Deklination im Slavisch-Litauischen und Germanischen, 1876). Весь конец 19 века захвачен работой по уточнению методов установления звукосоответствий и принципов объяснения отклонений; в этом направлении и работают большинство младограмматиков, безразлично являются ли они «компаративистами» или «историками». — Таково последнее направление компаративизма, переданное младограмматиками лингвистике 20 века. Подробнее см. Фонетика, Этимология, Индо-европейские языки.
Основные тенденции Я. 19 в. Итак, индивидуализм в восприятии языкового явления, свойственное философскому эклектизму хватанье за отдельный конкретный факт и боязнь широких философских обобщений, ползучий эмпиризм, откуда — крайнее сужение разрабатываемой области,— таковы характерные черты лингвистической науки 19 в. Интересно проследить, как в процессе ее развития исчезают те зачатки социально-исторической концепции языка, которые уже намечены были революционной просветительской мыслью 18 в.
Следы их можно отметить еще в построениях основоположников компаративизма. Так, Гумбольт считает «историю языка» только частью общей истории культуры. «Язык глубоко внедрен в духовное развитие человечества. Язык сопровождает человечество на каждой ступени его локальных передвижений, и каждое состояние культуры также и в языке делается заметным»… «Изучение различных языков земного шара теряет свой смысл, если оно не будет связано с изучением духовной культуры (der geistigen Bildung) этих народов».
Другой основоположник компаративизма Яков Гримм (1785—1863) прямо ставит знак тожества между историей языка и историей его носителей. «Наш язык есть также наша история»,— говорит он,— и задачей лингвистики ставит «изучение изменения языковых обычаев во времени».
Но в дальнейшем развитии компаративизма идеи Гумбольта своеобразно перетолковываются в построениях «этнической психологии», основателями к-рой являются Лацарус и Штейнталь.
Правда, Лацарус и Штейнталь признают наличие потребности «исследовать законы душевной жизни и там, где она проявляется не в отдельных личностях, а в разного рода коллективах, к-рые она образует, в нациях, в политических социальных и религиозных общинах, следовательно в самом широком смысле в истории» (программа издания «Zeitschrift für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft»). Но науку об этих явлениях они
