Страница:БСЭ-1 Том 60. Холангит - Цянь (1934).pdf/218

Эта страница не была вычитана

честве руководящего воззрения, отнюдь не затрагивающего прав механической причинности.

Не имея силы «конструктивного», т. е. объективного принципа познания природы, понятие целесообразности оказывается, по Канту, необходимым и притом в высшей степени ценным «регулятивным» принципом, субъективной «максимой» суждения. Это понятие есть как бы намек, к-рый природа нам дает, чтобы посредством понятия о конечных причинах мы могли выйти за пределы природы (природы в кантовском понимании, т. е. мира нашего опыта) и приблизиться к самому высшему пункту в ряде причин.

В конечном же счете, заключает Кант, введением понятия внутренней целесообразности еще не решается вопрос — действительно ли существует необходимая цель. Т. о. кантовское учение о цели отражает в себе неустранимые пороки его философии — дуализм, агностицизм, метафизическое противопоставление необходимости и целесообразности. Дуализма, о к-ром писал Энгельс, Кант конечно не преодолел.

Послекантовское развитие немецкого идеализма — от Фихте до Гегеля — стремится к преодолению дуализма и субъективизма, характерных для кантовского понимания цели. Кант утверждал, что предметом опыта, а следовательно и знания может быть лишь сознательная целесообразная деятельность. Но так как сознателен только человеческий интеллект, то выходило, что целесообразность теоретически познаваема только в человеческих действиях, но никак не в телах природы, относительно к-рых, как лишенных сознания, возможно только субъективное, не имеющее теоретической силы усмотрение их целеустремленности. Фихте (см.) стремился показать, что наряду с сознательной целью объективно существует предшествующая ей бессознательная целесообразная деятельность  — творческое воображение, в котором Фихте видит условие возможности нашего сознания в жизни. История человеческого духа состоит, по Фихте, в том, что творческое воображение подымается от низшей ступени до высшей и наивысшей ступени развития, дух постигает, что его объект есть не что иное, как его же собственный продукт. Положение это открывает путь к учению об объективной целесообразности природы, т. к. в силу утверждаемого Фихте тождества между творящим духом и природою — его объектом — на последнюю должно быть перенесено то, что отличает первый, т. е. целесообразный характер его деятельности, вместе с признанием ее объективности. Однако полное развитие этого понимания целесообразности дано не Фихте, у к-рого понятие творческого воображения ограничено моральным и потому субъективным содержанием, но лишь Шеллингом (см.). В философии природы Шеллинга учение б внутренней цели опирается на учение Лейбница о развитии и на учение Фихте о бессознательном творящем воображении. По Шеллингу, внутренняя цель природы должна быть целью объективной, т. к. в противном случае была бы невозможна сама природа как необходимое творчество духа.

Условием этой внутренней целесообразности природы Шеллинг считает единство природы и духа, материи и интеллекта.

Природа осуществляет целесообразные законы духа, а дух развивается и осуществляется в форме природы. Исчезает старая противоположность между механизмом и организмом: последовательный ряд всех органических су . 406

ществ объясняется как результат развития одной и той же организации, и цель т. о. оказывается объективным принципом становления всей природы в целом. Учение это восстанавливало отвергнутый Кантом гилозоизм, но вместе с тем ополчалось против витализма, т. к. делало в глазах Шеллинга излишним допущение всяких «жизненных духов» и т. д., помещаемых между материей и духом для устранения их мнимой противоположности. По Шеллингу-, единство организации, представляемой природой, может быть понято только на основе телеологии как приближения всех форм природы к общей цели. Историческое значение телеологии Шеллинга в том, что понятию внутренней цели, намеченному Кантом, Шеллинг сообщил объективное содержание, а также в том, что вопрос о цели Шеллинг тесно связал с вопросом о развитии органического мира. Однако идеалистическая и телеологическая трактовка самого развития, выключенного из реального времени, обесценивала результаты Шеллингова учения о цели.

В философии Гегеля (см.) учение о цели развертывается как одно из краеугольных учений всей системы. Уже на первой стадии развития абсолютного духа — в развитии «понятия»  — содержится сжатое изображение всего будущего пути, к-рый надлежит пройти понятию. Высший образ его совершенства не механически возникает из предыдущих стадий, но телеологически предначертан как цель уже в исходной точке развития. Исходным пунктом при разработке учения о цели было для Гегеля усвоенное им от Канта и Шеллинга, но своеобразно переработанное понятие внутренней цели, обнаруживающейся в жизни органической природы. Гегель критикует понятие внешней цели как низшее представление, приводящее к грубому антропоморфизму. В «Логике» Гегель помещает категорию цели в главе об «объективности», после «механизма» и химизма, как соединяющую их в себе и возвышающуюся над ними истину, доказывая невозможность механического истолкования жизни. Цель включает в себя механизм и химизм как свои средства. Но Гегель пытается рассматривать цель также и в чисто логическом содержании  — как умозаключение, в котором внешняя цель смыкается с внешней ей объективностью. При всей натянутости отождествлений, которые Гегель стремится установить между целью и логическим умозаключением, подведение целесообразной деятельности человека под категории логики есть, как показал Лёнин, не только игра, натяжка, но заключает в себе очень глубокое содержание. В материалистической переработке оно означает, что «... практическая деятельность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом» (Ленин, Философские тетради, М., 1934, стр. 183—189). В философии природы Гегель также разбирает проблему цели. На стадии животной жизни цель проявляется в стремлении животного к созданию органов и функций, необходимых для практических потребностей. Все цели животной жизни суть внутренние цели и предшествуют всякому сознанию, исключают всякий выбор или обсуждение. Формой осуществления целей здесь является инстинкт — вполне целесообразная, но совершенно бессознательная деятельность.