Страница:БСЭ-1 Том 38. Маммилярия - Мера стоимости (1938).pdf/288

Эта страница не была вычитана


МАЯКОВСКИЙ, Владимир Владимирович (1893—1930), крупнейший советский поэт эпохи Великой Октябрьской социалистич. революции.

Родился в с. Багдади (Грузия) в семье лесничего. Обучался в гимназии, к-рую по недостатку средств не окончил. Детство М. протекало под сильным впечатлением событий революции 1905. Героическая борьба кавказских революционеров, жестокая эксплоатация трудящихся помещиками и капиталистами, произвол и насилие царских колонизаторов — все это формировало мировоззрение будущего поэта. В 1906, после смерти отца, М. вместе с семьей, оставшейся без средств к существованию, переехал в Москву. В 1908, принадлежа к партии большевиков, М. вел пропагандистскую работу в рабочих кружках. В 1908 и 1909 трижды арестовывался. По выходе из тюрьмы в 1910 поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В 1912 познакомился с Д. Бур люком и совместно с В. Хлебниковым, В. Каменским и А. Крученых принимает участие в организации группы футуристов. С этих пор деятельно участвовал во всех печатных и публичных выступлениях футуристов и вскоре стал лидером школы. Быстро разочаровавшись в Февральской буржуазно-демократической революции, Маяковский восторженно встретил Великую Октябрьскую социалистическую революцию и активно включился в борьбу за укрепление Советской власти. В 1919—21 работал в РОСТА над созданием революционного плаката. В 1923—25 редактировал журнал «Леф» (левый фронт искусства), возобновленный в 1927—28 под названием «Новый Леф». М. совершил ряд поездок за границу (по Зап. Европе и Америке) и в различные города СССР, где выступал с чтением своих стихов. В 1926—1929 усиленно работал в газетах «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» и «Комсомольская правда». 14/IV 1930, находясь в депрессивном душевном состоянии, покончил самоубийством.

Свою литературную деятельность М. начал в рядах русских футуристов (или «кубофутуристов», группа «Гилея»), опубликовавших в 1912 свой первый манифест в программном сборнике «Пощечина общественному вкусу». В основе футуристич. бунта против всяческих художеств. традиций и канонов лежал протест против аристократического и салонно-изысканного буржуазного искусства периода реакции после 1905. Но нигилистическое отрицание буржуазной эстетики превращалось в отрицание «старого искусства» вообще. Футуристическая практика оказывалась заостренной в равной мере как против символизма и акмеизма, так и против реализма. Но если для футуризма в целом характерно чисто формалистич. новаторство как своеобразный симптом кризиса и распада деградирующей буржуазной культуры, то в творчестве М. с особой силой выразились бунтарски-протестующие демократии, тенденции. М. в сущности еще до Великой Октябрьской социалистической революции далеко перерастает рамки футуристической школы.

Первые печатные стихи М. (1912—13) еще ограничены узко формальными задачами. Урбанистические по теме, они представляют собой серию городских натюрмортов, построенных в согласии с принципом «сдвига» в футуристич. живописи («А вы могли бы», «Вывескам» и пр.), а иногда являлись просто экспериментами над необычными формами стиха и рифмовки («Утро», «Из улицы в улицу»). В творчестве М.этого времени еще сказывалось сильное влияние декадентской эстетики «уродливого» в духе творчества Бодлера и т. н. «проклятых поэтов»  — А. Рембо, Корбьера и др., пропагандировавшихся Д. Бурлюком. Канонизация «запретных» лирических тем, демонстративное выдвижение грубых и цинически уродливых образов, иногда резко эротически окрашенных, — чрезвычайно характерны для раннего М. («Улица провалилась, как нос сифилитика», «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы черный чулок», «Ночь из любилась похабна и пьяна» и т. п.). Но уже и в этих ранних стихах М. звучали ноты публицистич. обличения («Нате», «А все-таки»). Если большинство футуристов довольствовалось рамками узко литературного новаторства, то в творчестве М. этот футуристический бунт против «старья» диктовался ненавистью к капитализму, страстным протестом против господства сытых буржуа, против их быта, эстетики, морали, против мира торгашей и проституток, насилия и крови.

Тема города постепенно получает отчетливое социальное осмысление. М. создал выразительный образ «города-лепрозория», в к-ром с предельной резкостью подчёркнуты противоречия капиталистич. действительности, кричащие контрасты между «массомясой быкомордой оравой», жирным потоком заливающей кафе и театры, и жертвами города-спрута, городским «дном». «Я жирных с детства привык ненавидеть», — писал М. в поэме «Люблю». И поэт обрушивался на своего врага — тучного и самодовольного буржуа — рядом сатирич. стихотворений, печатавшихся в 1915—16 в журнале «Новый сатирикон» («Гимн судье», «Гимн обеду», «Надоело» и пр.).

Олицетворяя ненавистный мир буржуазной действительности в образе жирной и безликой туши, образе гротескном и «внечеловечном», М. подымает свой голос в защиту «человека», человеческой личности, задыхавшейся в «логове вельмож и банкиров», изуродованной и скованной капиталистич. строем. Уже в юношеской лирич. драме «Владимир Маяковский» (1913) намечена тема страдания человека, подавленного господством «бездушных вещей». Эта тема подымается до высот настоящей трагедии в поэмах М. «Облако в штанах» (1915), «Флейтапозвоночник» (1915). Личный и интимный сюжет приобретает социальное осмысление, любовная драма развертывается как трагический конфликт между большим, подлинно человеческим чувством и тупым, лживым моральным кодексом буржуазного общества. Отсюда  — мотивы гнева и бунта, социально заостренного протеста, к-рыми разрешается любовный сюжет произведения. «Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию — четыре крика четырех частей», писал впоследствии М. в предисловии к «Облаку в штанах». Патетическое единоборство протестующей личности с ненавистным миром капитализма ярче всего выражено в поэме «Человек» (1917). М. создает гимн «человеку», свободному, прекрасному и могучему, рожденному для счастья и творчества. Но «неодолимым врагом» человека высится «повелитель всего», хозяин «звенящего золотоворота франков, долларов, рублей», обуздавший умы «законом», сковавший сердце «цепями религии».

Этот гуманистический пафос позволил М. в годы первой мировой империалистич. войны, вопреки дружному шовинистически-верно-