кабинет, через английского посла в Петербурге; за уступку русским Константинополя и проливов («на время», пытался смягчить это Николай) Англия должна была получить о-в Крит и Египет: отставая от жизни на двадцать лет, Николай все еще думал, что защита подступов к Индии для англичан самое главное. Ударом грома из ясного неба было для него известие, что англичане не только не согласны на сделку, но, видимо, воспротивятся осуществлению его планов всеми силами. В то же время только что уступивший в вопросе о «святых местах» франц. император двинул свой флот в турецкие воды, явившись защищать Константинополь раньше даже англичан, Австрия же мобилизовала свою армию и начала ее сосредоточивать на границах занятых русскими «княжеств».
Николай соглашался теперь очистить «княжества», но этого было уже мало; начавшиеся в Вене переговоры сразу обнаружили настоящую цель коалиции: обезоружение России на Черном море; черноморский флот не соглашались оставить даже в запертом помещении — он должен был исчезнуть. На это Николай мог пойти столь же мало, как султан на исполнение его требования. Но коалиция оказалась сильнее его; после Крымской войны (см.), по Парижскому миру (1856), Черное море стало нейтральным, русский военный флот на нем исчез, и Россия потеряла одновременно устья Дуная, перешедшие под международный контроль.
Парижский мир вернул Россию на «исходные позиции» перед Кучук-Кайнарджийским миром, ибо после этого мира право строить и держать военные суда на Черном море никем у России не оспаривалось. Это был тяжелейший удар, какой когда-либо испытывала вост, политика Романовых со времен поражения Петра I на берегах Прута. Немудрено, что следующие 20 лет сплошь наполнены попытками русского правительства аннулировать трактат 1856. Этим была дана основная линия внешней политики Александра II, который не мог простить себе «этой трусости», как называл он подписание Парижского трактата. Главную ошибку, приведшую к этому несчастию, рус. дипломатия (во главе которой в течение всего этого периода стоял один и тот же человек, князь Горчаков, главный участник венских переговоров 1854) видела в том, что Николай I в 1849 переоценил надежность Австрии и пожертвовал ей Пруссиею, которая поэтому, якобы, не могла притти России на помощь в трудную минуту.
Ошибку эту следовало исправить, помогши Пруссии стать хозяйкой в Германии, к чему она стремилась. Т. к. это могло быть достигнуто только за счет Австрии, «предавшей» Россию в 1854, то чувство мести тут совпадало с дипломатическим расчетом. Но к этой основной линии подошли не сразу — сначала Александр II прошел через унижение союза с Наполеоном III, который, к весьма неприятному изумлению англичан, оказался хозяином на Ближнем Востоке в первые годы после Крымской войны. Благодаря слабому относительно развитию франц. промышленности, Франция располагала большими капиталами для экспорта, чем Англия. Турция начала выходить из феодального хаосауже в 1830 — х гг. и, б. или м. успешно, европеизировалась. После Крымской войны было поставлено на очередь создание ж. — д. сети на турецких Балканах и в Малой Азии: постройка этой сети попала в руки франц. компании. Подготовка новой, европеизированной, интеллигенции также оказалась в руках франц. профессоров и учителей. Но самое главное — грандиознейшее техническое предприятие Ближнего Востока в эти годы, прорытие Суэцкого перешейка, оказалось франц. делом: англичане и тут опоздали.
Построенная ими в 1857 ж. д. от Суэца до Александрии была обойдена каналом Лессепса, которому англ. консерваторы сулили позорнейшую неудачу. Кратчайший, беспересадочный путь в Индию оказался экономически в руках французов, закрепивших этим то влияние в Египте, которого они добились еще при Мегемете-Али. Заграничный государственный долг Турции также был размещен, главным обр., в руках французов (около 60% всей суммы), командовавших и Оттоманским банком, сменившим «Константинопольский банк» — чисто английск. предприятие. При таких условиях в союзе с Наполеоном III на Востоке явно большего можно было добиться, чем в союзе с Англией, за к-рый тщетно держался Николай I.
В то же время Наполеон III менее упрямо отстаивал нейтрализацию Черного моря, нежели англичане. Но очень скоро обнаружилось, что зато он имеет другие намерения, крайне неудобные для царской России и всей ее внешней политики: он явно стре милея осуществить «наполеоновские идеи», т. е. вернуть Францию к границам и положению Первой империи; это обозначало, во-первых, освобождение Польши, во-вто рых, отнятие у Пруссии ее Рейнских провинций. Польшу Романовы, может быть, выпустили бы из рук ради Константинополя, но не ради только отмены Парижского мира; отдавать же на жертву Пруссию противоречило основной идее рус. внешней политики.
С 1863 франц. союз Александра II определенно сменяется прусским (см. Алъвенслебена конвенция, т. II, ст. 298), а когда Пруссия, во главе Германии, напала на Францию в 1870, рус. император прикрыл тыл своего союзника и помешал Австрии выступить на стороне Наполеона, обеспечив тем разгром последнего. Немедленно вслед за этим Россия потребовала уплаты по векселю и, не дожидаясь окончания Франко-прусской войны, односторонним заявлением отменила статью договора 1856 касательно нейтрализации Черного моря. Уже тут обнаружилось, что полагаться на Пруссию чересчур не следовало, вопрос пришлось перенести на решение общеевропейской конференции в Лондоне, где русской дипломатии пришлось пережить порядочно неприятных минут: Бисмарк отнюдь не желал рвать из-за России с англичанами. Если Горчаков все-таки добился своего и Лондонская конференция (1871) разрешила России вновь завести флот на Черном море, то главной причиной было объективное соотношение сил: Англия одна не решалась открыто воспротивиться рус. планам, Австрия была в тисках между Россией и Пруссией и еще не оправилась от
