фактор В. в. А для Наполеона Восток становится новой фигурой в его игре, и он делает этой фигурой шах то тому, то другому своему противнику.
Первой под руку должна была подвернуться Россия. Ее присоединение к антинаполеоновской коалиции 1805—07 вызвало новую турецкую войну; турки не могли не использовать Аустерлица и Иены, чтобы попытаться вернуть себе хотя бы Молдавию и Валахию. Это им не удалось, но турецкая война оставалась занозой в боку северн. соседа до 1812. Кампания шла в военном отношении не лучше, чем вторая война Екатерины. Турки еще более вошли во вкус позиционной войны, а русские не лучше умели брать укрепленные позиции, чем 15 — ю годами раньше.
Война почти сплошь состояла из штурмов, отбитых или удававшихся, но с таким огромным кровопролитием, что издержки не окупали приобретенного — тем более, что рус. силы здесь все время были очень ограничены: главная армия была занята участием в большой коалиции. Прекращение этой последней Тильзитским миром (1807) окрылило надежды Александра I; снова начались мечты о греч. империи на месте турецкой или о чем-нибудь подобном. Идя навстречу этим мечтам, прусский министр Гарденберг, спасая свою разгромленную французами родину, выступил с проектом раздела Турции, не менее грандиозным, чем екатерининский.
Балканский п-ов делился на три зоны: западная отходила к Франции, центральная — к Австрии и восточная, с Константинополем — к России; за это последняя отказывалась от Польши и Литвы, куда сажался саксонский король, Саксония же становилась возмещением Пруссии за потери на Рейне и Висле. Наполеон отнесся к этому плану более чем холодно — охотно ведя разговоры с Александром о судьбах Востока в общей и ни к чему не обязывающей форме, формально он не сразу дал своему новому союзнику даже мандат на Молдавию и Валахию. Этого Александр добился не в Тильзите, а только в Эрфурте (1808). В то же время под рукою Франция поддерживала Турцию еще более энергично, чем при Старом порядке. Накануне решительного столкновения с Наполеоном (1812) Александр поспешил заключить мир (в Бухаресте), не добившись даже и того, что было обещано в Эрфурте: России досталась только Бессарабия — границей между нею и Турцией стал даже не Дунай, а только его сев. приток — Прут. От Константинополя Александр был немногим ближе, чем Екатерина после Ясского мира. Молдавия и Валахия остались в том же неопределенном положении, в каком они были до войны — не то турецких вассалов, не то провинций Оттоманской империи на особом режиме.
Ничтожность этих результатов особенно подчеркивалась тем, что «разложение» Турции — т. е., правильнее говоря, устарелость турецкого феодализма — именно в эти годы обрисовалось особенно выпукло. Турецкие паши зап. и центральной части Балканского п-ова превратились в настоящих феодальных «герцогов», по отношению к к-рым султан был безвластен. Али-паша Янинский был самостоятельным государем юж. Албании исев. Греции; он вел свою собственную иностранную политику, поддерживая то французов, то англичан и не справляясь с тем, чьим союзником был султан. В зап. Болгарии «царствовал» Пасван-Оглу, а хозяином Белграда был янычарский гарнизон этого города и не думавший слушаться официального турецкого наместника. В такой обстановке, когда сербская буржуазия подняла восстание против белградских янычар, она получила даже поддержку от паши Боснии, представлявшего власть султана. Коммерческие интересы этой буржуазии тянулись к Австрии, а не к Турции, платить высокие налоги туркам, от которых не было никакой пользы, а только вред, было явной бессмыслицей, и в вопросе о налогах буржуазия имела на своей стороне все сербское крестьянство. Восстание сербов (в 1804) шло успешно, и только русская полунеудача остановила его на полдороге: по Бухарестскому миру Сербия (без Боснии и Старой Сербии, т. е. сев. Македонии) получила некоторую неопределенную автономию; кроме Молдавии и Валахии, теперь еще одна провинция Оттоманской империи оказывалась на «особом положении». Но успешное сербское восстание оказалось предвестником гораздо более грозных для этой империи событий. Развитие буржуазных отношений в Сербии было еще вопросом довольно далекого будущего: восставшие под предводительством Карагеоргия были в сущности, как и он сам, торговые крестьяне, крупные кулаки и прасолы, а не предприниматели. У греков была уже вполне самостоятельная торговая буржуазия, не вымиравшая окончательно никогда со времен Византии, долгое время действовавшая под прикрытием и от имени турок, но теперь тяготившаяся турецким феодализмом несравненно больше, чем отсталые славянские народности Балканского п-ова. Французская революция дала соответствующую идеологическую оболочку движению, а екатерининские и наполеоновские войны колоссально подняли социальн. значение греческого купечества: торговля Черного и Эгейского морей фактически была в его руках, и в то время как англ. и франц. торговля на Средиземном море была взаимно парализована «континентальной блокадой», греки свободно плавали под турецким флагом. Греч, купечество Одессы было родоначальником «гетерии» (см.) — тайного националистического общества, поставившего своей задачей политич. объединение греческой нации и освобождение ее от турецкого господства. Сначала и базой для восстания пробовали избрать «Новороссию»: образчик того, до чего греки чувствовали себя здесь, «как дома». Планы Александра I в Тильзите и Эрфурте, б. или м. известные через состоявших на рус. военной и дипломатической службе греков (один из них, Каподистрия, был министром иностранных дел Александра), подавали надежду на рус. вмешательство; бывший адъютант царя, генерал Ипсиланти, стал во главе восстания. Греч, буржуазия, видимо, не очень была расположена поднимать массы греч. крестьян и надеялась добиться своего при помощи дипломатических комбинаций. Момент оказался И*
