ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОСпомещикам этих вновь колонизуемых областей огромные барыши, но при условии открытия рус. пшенице доступа к морю, — все это повелительно диктовало новую атаку на турок. Дальнейшее воздержание от активной политики на Ю. сулило уже прямо политические неприятности: систематическая оппозиция украинской шляхты на выборах в Комиссию для составления нового уложения (1767) была грозным предостережением для Екатерины, к-рая сидела на престоле милостию дворянства. Ситуация была необыкновенно удачна для новой «торговой войны», как чрезвычайно метко окрестил первую Турецкую войну Екатерины один франц. публицист того времени: будущий, в 19 веке, главный антагонист России наБлижн. Востоке, Англия, во 2-й половине 18 века, остро нуждаясь в рус. пшенице для развития своей промышленности, была рус. союзником; рус. корабли чинились и достраивались в англ. доках, англ. офицеры командовали рус. эскадрами и являлись консультантами поморским делам для императрицы. Такое необычное сочетание условий позволило выбрать совершенно новую операционную линию, в обход Балкан и Австрии. Рус. флот громил турок в вост, части Средиземного моря; Чесма (1770) напомнила времена Лепанто. Но на рус. флоте не было армии, и при тогдашней морской технике перебросить большие сухопутные силы в Эгейское море было неразрешимой задачей. Возобновляя мечтания времен Прутского похода, надеялись на восстание турецких христиан. Мечтания оказались ближе к действительности, чем за60 лет ранее. Греки были уже накануне борьбы за свою национальную независимость и, при появлении русского флота в греческ. водах, поднялись массами. Но екатерининские военачальники, с Алексеем Орловым во главе, оказались совершенно неспособны руководить национальным движением — их специальностью было подавлять массы, а не поднимать их на бой. Из кооперации рус. флота и греч. инсургентов ничего не вышло. Главной войной все же оказалась война на берегах Дуная. Она шла на этот раз для русских исключительно блестяще; впервые им удалось перенести войну к Ю. от Дуная, в Болгарию. Но Австрия ответила на это мобилизацией своей армии (формально в первую Турецкую войну 1768—74 она держала нейтралитет) и почти прямой угрозой присоединиться к туркам, если рус. войска не уйдут обратно за Дунай. Пришлось дать ей и стоявшей за ее спиною Пруссии отступное в виде первого раздела Польши (см.) — и все же оставить занятые уже русскими области нижнего Дуная (теперешнюю Румынию и часть Болгарии). Но зато, по Кучук-Кайнарджийскому миру (1774), Россия получила, наконец, право свободного плавания по Черному морю и через проливы, Босфор и Дарданеллы, для своих купеч. судов. Воспользовалась этой свободой в первую очередь, конечно, не Россия, но Англия: на ее кораблях украинская пшеница пошла на Запад.
Первая Турецкая война Екатерины II имела колоссальное значение в истории В. в.
Если ставить В. в. наиболее узко — как вопрос о турецком наследстве, то он был «отh.
с. э. т. хш.крыт» именно Кучук-Кайнарджийским миром. Впервые турки были разбиты не на территории одной из аннексированных ими областей, а на коренной, с 15 в., оттоманской территории, притом разбиты противником, к-рый сам считался «варварским» и к-рый терпел от этих самых турок жестокие поражения еще в начале 18 века. В глазах не одной Екатерины II это было явным признаком гниения и распада Турецкой империи.
На самом деле турки как нация не «сгнили» даже и полтораста лет позже — они это доказали на глазах ныне живущего поколения.
Но уже во второй половине 18 в. та форма капитализма, политической оболочкой к-рой была империя султанов, далеко экономически отстала не только от Зап. и Центральной, но даже и от Вост. Европы. Средневековая одежда расползалась по всем швам, но турецкое правительство не умело сшить новой. До какой степени и в 18 веке это было чисто средневековое правительство, показывает один маленький, анекдотический, но очень характерный, пример. Когда флот Алексея Орлова появился в Эгейском море, турецкие министры горько жаловались Венеции, что та нарушила свой нейтралитет — пропустила русские корабли из Балтийского моря в Адриатическое. «Высокая Порта» (как официально именовалось правительство султана) в 1770 не подозревала о существовании Атлантического океана и Гибралтарского пролива.
Безнадежная отсталость турецкого феодализма, остававшегося в 18 в. почти точь-в-точь таким, каким он был во времена первой осады Вены и первой битвы при Мохаче (см. выше), в течение следующего за Кучук-Кайнарджи столетия создавала почву для двоякого рода выступлений, поминутно перекрещивавшихся, образуя ту «балканскую путаницу», которая вошла в пословицу. С одной стороны, это были непрерывно возникавшие у заинтересованных держав проекты раздела Турции, с другой — это были последовательно вспыхивавшие национальные движения народов, для которых в более ранний период Оттоманская империя была приемлемой политической формой, но которые теперь все более и более тяготились турецким средневековьем. Последовательно они стремятся самоопределиться в национальные государства — вплоть до самих турок, самоопределившихся позднее всех. Процесс этот то ускорялся вмешательством европейских держав с их интересами и проектами (Румыния), то мучительно затягивался этим вмешательством (Македония, отчасти Сербия). Это создавало изгибы и заторы на основном процессе — национального самоопределения, — к-рый, конечно, шел бы ровнее и быстрее, будь народы Турции предоставлены самим себе. Но этим не нарушалось единство процесса, который от КучукКайнарджийского мира и до империалистской войны 1914—18 с ее последствиями представляет по существу одно целое.
Первым этапом был самый мир 1774, создавший специальный режим для Молдавии и Валахии, оккупированных рус. войсками, но очищенных по требованию Австрии.
Их «господари» из турецких губернаторов 11
