Горе, грусть, страданіе стали элементами поэзіи Жуковскаго, но и въ нихъ онъ нашелъ красоту. Недовольство землею, обреченіе всего на землѣ страданію, порывъ къ мечтательному идеалу влекутъ поэта къ небу. Такова его „Пѣсня“ (1815 г.):
Розы расцвѣтаютъ Сердце отдохни; Скоро засіяютъ Благодатны дни; Все съ зимой неясной Грустное пройдетъ, Сердце будетъ ясно; Розою прекрасной Счастье расцвѣтетъ... Розой расцвѣтетъ.
Розы разцвѣтаютъ Сердце уповай; Есть, намъ обѣщаютъ, Гд-то лучшій край. Вѣчно молодая Тамъ весна живетъ; Тамъ, въ долин рая, Жизнь для насъ иная Розой расцвѣтетъ.
Конечно, теперь, въ нашъ реальный, практическій вѣкъ, многое чуждо намъ въ поэзіи Жуковскаго: ея мечтательность, наивность, наклонность къ сверхъестественному—все это такъ далеко отъ насъ.... Но искреннее и теплое чувство поэта, проникающее даже самыя фантастическія и не реальныя произведенія, обаятельно дѣйствуютъ на молодую душу. „Жуковскій“,—по словамъ Бѣлинскаго,—„навсегда останется воспитателемъ юныхъ душъ, полныхъ стремленія ко всему благородному, прекрасному, возвышенному, ко всему святому и завѣтному жизни, ко всему таинственному, духовному я небесному земного бытія“... Жуковскій поэтъ ранней, незрѣлой юности; но этимъ однако не исчерпывается его значеніе,—по краней мѣрѣ, такъ думалъ великій Пушкинъ:
Его стиховъ плѣнительная сладость Пройдетъ вѣковъ завистливую даль... И, внемля имъ, вздохнетъ о славѣ младость, Утѣшится безмолвная печаль, И рѣзвая задумается радость.
Пушкинъ предрекъ безсмертіе своему наставнику, и это не похвала ученика учителю,—въ этомъ пророчествѣ сказалось поэтическое чутье безусловной красоты въ поэзіи Жуковскаго, смотрѣвшаго на нее, какъ на выраженіе Бога „въ святыхъ мечтахъ земли“.Жуковскій стремился приподнять завѣсу, скрывающую отъ
