Толпа развратныхъ персіянъ на нихъ
Вдругъ изъ засады бросилась, блистая
Оружіемъ. Такъ коршуновъ злыхъ стая
20 Невинныхъ птичекъ рветъ въ когтяхъ своихъ.
Но дѣвы цѣломудренны и чисты
Въ Арменіи! Имъ святъ обѣтъ любви.
Оружья не страшась, онѣ въ крови
На землю пали въ день весны лучистой.
25 Въ горахъ садилось солнце. Дочерей
Домой напрасно матери ихъ ждали;
Въ волненіи, тревогѣ и печали
На поиски идутъ онѣ скорѣй.
Въ долинѣ тамъ, еще блестя нарядомъ,
30 Лежали трупы дѣвъ, и былъ вокругъ
Ихъ чистой кровью окропленъ весь лугъ,
Ручей и холмъ, и каждый кустикъ рядомъ.
Рыдали матери. Къ землѣ сырой
Припавъ челомъ, онѣ уснули въ полѣ…
35 Не плакали, не тосковали болѣ
Онѣ, проснувшись утренней порой;
Цвѣли въ долинѣ смерти и печали
Фіалки, розы, пестрые цвѣты,
И, какъ кадильницы, холмы, кусты
40 И травки всѣ кругомъ благоухали!..
Толпа развратных персиян на них
Вдруг из засады бросилась, блистая
Оружием. Так коршунов злых стая
20 Невинных птичек рвёт в когтях своих.
Но девы целомудренны и чисты
В Армении! Им свят обет любви.
Оружья не страшась, они в крови
На землю пали в день весны лучистой.
25 В горах садилось солнце. Дочерей
Домой напрасно матери их ждали;
В волнении, тревоге и печали
На поиски идут они скорей.
В долине там, ещё блестя нарядом,
30 Лежали трупы дев, и был вокруг
Их чистой кровью окроплён весь луг,
Ручей и холм, и каждый кустик рядом.
Рыдали матери. К земле сырой
Припав челом, они уснули в поле…
35 Не плакали, не тосковали боле
Они, проснувшись утренней порой;
Цвели в долине смерти и печали
Фиалки, розы, пёстрые цветы,
И, как кадильницы, холмы, кусты
40 И травки все кругом благоухали!..
