гичным постановлениям уложения саксонского, но которые, однако же, во многом довольно существенно от них и отличаются. Сходство их с постановлениями последнего проявляется, во-1-х, в том, что в них так же, как и в последних, говорится только о судебном, а не аутентическом толковании; во-2-х, в том, что ими предписывается толковать сомнительные определения договора в таком смысле, чтобы он мог иметь действие, и в-3-х, в том, что сомнительные определения договора должны быть объясняемы в пользу лица обязанного, а не кредитора. Главнейшее, затем, отличие его правил о толковании договоров от аналогичных постановлений уложения саксонского заключается, во-1-х, в том; что оно всегда отдает предпочтение логическому их толкованию по намерению сторон, перед грамматическим, постановляя, что при исполнении договоров всегда следует предпочтительно перед словесным смыслом их исследовать намерение сторон; во-2-х, в том, что, оно допускает при объяснении содержания договоров руководствоваться как местной практикой, так и местными обычаями, причем оно предписывает принимать последние во внимание даже и в тех случаях, когда условия, принятые обычаем, в договоре даже прямо и не выражены и, наконец, в-3-х, в том, что оно не допускает даже предположения о невозможности выяснения содержания темных определений договора, постановляя, что отдельные статьи договора должны быть объясняемы одни посредством других и каждая из них посредством смысла всего договора, прибавляя при этом, что как бы ни были общи выражения договора, все же он может относиться только к тем предметам, о которых стороны предполагали войти в обязательство (art. 1131—1138). Нельзя, кажется, не признать, насколько полезными представляются эти последние указания уложения итальянского относительно способов толкования договоров и насколько они вместе с тем выгодно отличают его в этом отношении от уложения саксонского.
В нашем законе, подобно уложению итальянскому, есть общие правила также только о толковании договоров, но не других сделок и, между прочим, не духовных завещаний, что, конечно, составляет довольно существенный недостаток его, невыгодно отличающий его от уложения саксонского, вследствие того, что необходимость в толковании может встречаться и при обсуждении других сделок. Самые правила нашего закона о толковании собственно договоров, выраженные в 1538—1539 ст. X т. во многом напоминают собой постановления уложения итальянского, что объясняется чем, что они в нашем законе позднейшего происхождения и были установлены сперва для толкования договоров, заключаемых частными лицами с казной в положении об этих договорах 17 октября 1830 г., при составлении какового положения они и были заимствованы, по объяснению Победоносцева (Курс гр. пр., т. III, стр. 130) и Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 924), из французского code civile, по образцу которого составлено также и уложение итальянское причем, однако же, соответствующие статьям code civile были, по замечанию собственно Дювернуа, не только дурно переведены, но даже и скомканы в одну длинную и уродливую статью. Правила эти предписывают сперва, однако же, в отличие от этого последнего уложения, изъяснять договоры при их исполнении прежде всего по словесному их смыслу, каковое постановление должно быть понимаемо, по объяснению Мейера, в том смысле, что и юридические сделки, подобно тому, как и закон, должны быть объясняемы по основному правилу юридической герменевтики — прежде всего по их буквальному смыслу. Поэтому, продолжает Мейер, правила толкования договоров, выраженные в следующей 1539 ст., должны быть применяемы лишь в тех случаях, когда их словесный или буквальный смысл представляется не ясным, вследствие недостаточно определитель-
